Михаил Тырин: Кратчайший путь

Как по заказу предновогодние вечера в этот раз выдались мягкими и снежными. Народ заполнял улицы и магазины, судорожно хватая все, что можно будет съесть или подарить в час Нового года. Настроение было, сами знаете какое: расслабленное одурение, немотивированная счастливость. И еще легкость от того, что все дела можно благополучно забыть на ближайшие десять дней, а сейчас — только пить, звонить, поздравлять и радоваться жизни. Я широко шагал по тротуару в расстегнутом пальто, с бутылкой пива в руке и блуждающей улыбкой на устах. Я был счастлив и беззаботен. Я шел с работы с традиционной учрежденческой вечеринки со всеми ее сопутствующими признаками: копченой колбасой, шпротами, пластиковыми стаканчиками, опьяневшим и резко поглупевшим шефом, плавным превращением строгих девушек-менеджеров в отвязных боевых подруг.

Напившись, нахохотавшись и наделав кучу веселых пьяных глупостей, мы разошлись. Но для меня вечер еще не кончился. Меня ждали у Гоши: там отмечать праздник начали заранее. У Гоши всегда куча нового интересного народа, непринужденная обстановка, медленные танцы при свечах, впечатляющие запары в холодильнике. Одним словом, идеальная атмосфера для самовыражения, которого так не хватает в мертвых стенах офиса.

Я шагал к Гоше, пытаясь вспомнить какие-нибудь свежие анекдоты, чтобы было чем сразу понравиться или хотя бы выделиться. У одной из витрин стояли десятка полтора человек — они не смеялись, не кидались снежками, они что-то рассматривали.

Я вежливо протиснулся к витрине — и у меня захватило дух от красоты, открывшейся глазам. Я увидел маленькую чудесную страну. Чьи-то умелые руки тщательно и любовно создали за стеклом магазина запорошенный снегом лесок, несколько десятков избушек со светящимися окнами, дорогу, уходящую в темноту, украшенную гирляндой елку на площади.

Все было такое хрупкое, сказочное и одновременно похожее на настоящее, что я не мог оторвать глаз. Мне подумалось: если долго на это чудо смотреть, можно поверить, что все это — реальный мир, что в крошечных домиках живут люди, а в будках зябнут дворняги.

Я пошел дальше, и настроение немного переменилось. Что-то щемящее появилось в сердце, какая-то смесь любви и жалости… к кому — не знаю. Может, просто к роду человеческому, который на самом деле так хрупок и слаб.

А потом пришлось вернуться в реальность. Арка, через которую я намеревался пройти к дому Гоши, оказалась загорожена. В сумерках трещал трактор, несколько рабочих раскапывали траншею, из которой валил густой пар. Кому-то не повезло — в канун праздника лопнула теплотрасса.

Я двинулся было в обход, но через минуту внезапно оказался на темной улочке с одноэтажными домами, о которой раньше даже не подозревал. Я знал, что нужно всего-то свернуть в сторону и пройти десяток-другой шагов — там новая «башня», призывный свет в окнах, звон рюмок и смех девчонок…

Но улица была глухая — никаких проходов. Только дома и заборы. Я все дальше удалялся от цели. Потом я увидел старый дом в два этажа — прямо за ним светились окна Гошиной многоэтажки. Мне следовало пройти через двор, но ворота оказались закрыты, а лезть через забор не хотелось.

Я шагнул в подъезд, надеясь пройти насквозь — старые дома часто имеют черный ход. В темноте я прошел несколько шагов и толкнул первую попавшуюся дверь, думая, что это второй выход. Но неожиданно оказался в сумрачном подвальном помещении, освещенном лишь одной слабенькой лампочкой на стене.

Это был не просто подвал, а человеческое жилище. Меня сразу обволокли запахи — грязного тряпья, дешевой пищи, болезней, бедности.

Глаза привыкли к полумраку. Я увидел две старомодные кровати с медными шарами на спинках, комод, высокий стеллаж, добытый, видимо, на свалке. Еще был неудобный высокий стол, за которым сидели полная рыжеволосая женщина и девочка лет десяти. И на кровати кто-то лежал. Чуть позже я заметил, что в темном углу на куче тряпок сидит худой нескладный мужчина с давней небритостью. Стояла тишина.

Я растерялся. Только что — праздничная улица, яркие огни, счастливые люди, и вдруг эта затхлая нора. Этим людям было не до праздника, на столе я увидел только пару грязных плошек и мутный стакан с остатками чая.

Я пробормотал извинения и уже собрался выйти, как вдруг меня остановил звонкий голос девочки:

— Эй, подожди!

Я изумленно обернулся. Девочка смотрела на меня весело и открыто, будто мы с ней давние хорошие приятели. Она осторожно слезла с табуретки, поправив выцветшее короткое платьице.