Асия Уэно - Радужная Нить

В такие мгновения бежала я прочь от друзей, боясь лишь одного: причинить вред. Татибане, Химико, малышу. Жажда мести утихала, стоило мне остаться в одиночестве, теперь целительном; ложилась на дно и замирала до следующего раза. Не знаю, что заставляло меня разворачивать свёрток вновь. И как я могла быть настолько трусливой и жалкой, чтобы таить эту муку от окружающих…

Дальнейшее вам известно. Хитростью я вынудила господина Хитэёми увезти меня с собой, оставив друзей в крепости Хоруи. Думала, с ним будет легче, безопаснее для тех, кто мне дорог. Я ошибалась. А цена ошибки оказалась непомерно высокой.

Я винила чашу в том, что укрылось внутри моего собственного сердца, проросло корнями в мою собственную душу. А бедная вещица только накапливала ненависть, выплёскивая её мне в лицо, как пригоршню горькой воды.

Заглядывая в неё, я видела себя.

Распрощавшись с друзьями (на требования оставаться в лагере или хотя бы в хвосте обоза Ю только пожимал плечами, явно замыслив что-то своё), я вернулся к Кенске.

— Простите, господин Огата… Вы, смотрю, уже ноги без меня стоптали? — слегка виновато поддел я командующего гарнизоном, в нетерпении мерявшего шагами вершину холма. — И от пригорка, того и гляди, одна кочка останется…

— Вам всё шуточки, а на это полюбуйтесь! — старик свёл и без того сросшиеся брови, указывая куда-то вверх, в ночное небо.

Как — всё ещё ночное?.. Наступит или нет это злосчастное утро?!

— Недобрый знак, — пояснил Кенске в ответ на моё хмыканье. — День на дворе, а солнца и не видать. Люди стали шептаться, будто вы себе его забрали в единоличное пользование, на плечо посадили. Что за напасть… государь?

Я только головой покачал. Что тут скажешь?

Значит, все чувствуют неладное. Хотя такое сложно не заметить. И, если Кенске на время забыл о почтительности, режущей непривычный к ней слух — что говорить об остальных?

Правление может окончиться, и не начавшись. После такого-то предзнаменования!

Откуда-то из глубин памяти всплыли нелепые, напыщенные строки:

"… в день восшествия на престол первого императора клана Пламени случилось великое знамение…"

Кто это писал? Мунэо-но Анноси, будь он неладен! Рассказ Мэй-Мэй стал последним росчерком туши в начертании «заговор». Человек, скрывавший свою принадлежность к клану Металла и… двоюродный брат и любовник Кагуры из клана Воды. Что ж, такое возможно: все, кто противостоял Повелителю, были изгнаны на север, в Тоси, где смешались меж собой, объединённые общим унижением. Чтобы в будущем их потомки могли возвыситься вновь, отрёкшись от родства. Достойный же способ избрал этот мерзавец — просеивать древние сплетни, льстя и одновременно внося зерно смуты в почву, удобренную несостоятельностью последних правителей. А я ещё считал придворного летописца ничтожеством, только и умеющим, что пресмыкаться перед императором, выдавая сомнительные успехи за великие достижения. Тогда, развлекаясь чтением на подъезде к Кёо, я и помыслить не мог, что круг замкнётся, и Хитэёми-но Кайдомару снова будет нетерпеливо поглядывать на ворота, мусоля в памяти строки, выдернутые из какой-то сказки:

"Пять дней царила тьма на улицах Овары — новой столицы, основанной Повелителем. Двор был в смятении, и многие предрекали правлению несчастливую судьбу…"

Какой пустяк — разобраться, кто стоит за всеми слухами и наветами, лживыми заверениями в том, что Алая Нить крепка как никогда, и трусливыми шепотками, подтачивающими её волокна. И всего-то понадобилось влипнуть в тёмную историю, совершить путешествие на север, погостить на Острове Бессмертных, в Средоточиях Сил и во дворце Морской Девы, а затем — в других уголках Империи, едва не погибнуть и стать убийцей, обрести друзей, врагов… и себя. А ещё — принять мир таким, каков он есть. Во всей его красоте и убогости, богатстве и бедности, чистоте и грязи, любви и ненависти, жизни и смерти…

Как далеко надо уйти, чтобы увидеть находящееся под самым носом! Не в виде разрозненных частей, а целостной картины.

Кошмарные видения, терзавшие дядюшку. Кагура, едва не прикончившая меня страхом во сне и наяву. Мунэо, её честолюбивый родич, ради которого влюблённая женщина была готова страдать, стареть, убивать, с каждым шагом приближаясь к собственной смерти. Проклятие, направленное на его злейшего врага — моего отца, даже не подозревавшего, какую угрозу он представляет для мнимого простолюдина, и устремившееся на меня — самое дорогое, что у него осталось. Утрата сил, взрослые глаза на девичьем лице, первые морщины. А что в награду — разве только чаша, на тёмном дне которой — память и боль?..