Татьяна Талова - Миротворец

Думать и искать другой путь — слишком поздно! Я вскочила на парапет. Один из мечей все так же висел на поясе, другой я подняла вверх, зажав в ладони. Теперь уже крепко, вцепившись железной хваткой. Магия последнего мига — вот как это называется, когда потоки силы создают вокруг тела слепящий кокон, готовые выплеснуться, взорваться сотней стрел, едва твоя жизнь тебя покинет. Только дроу нужно остановить, иначе он не даст мне умереть, не даст мне упасть…

А ведь он все понял! Рванулся ко мне, что-то крикнул. В одну секунду оказался рядом и, отбросив меч, схватил мою свободную, левую руку. Белый огонь обжигал его, но он не отпускал.

…Почему смерть — это белый огонь?.. Почему я задумалась об этом только сейчас?.. Но все-таки… ведь сейчас это важно… почему?.. Ведь пальцы у нее серые, холодные и осклизлые… цепкие… И ведь не благородные цветы в руках ее, а только болотные желтые лютики…

Чьи руки сильнее? Ее, великой и устрашающей, отвратительной, ледяной? Ее — в сполохах белого света, с запахом мерзкой гнили?.. Или те, незнакомые, еще более пугающие, с обожженной серой кожей, в лоскутах некогда добротных кожаных перчаток?..

Хватит! Я умру как человек, а не как жертвенное животное! Ладонь дроу была сплошным ожогом, поэтому только мне и удалось вырвать собственную безвольную руку. Я потеряла равновесие и медленно, как во сне, начала падать. И внезапно остро почувствовала свою смерть. Против воли из глаз брызнули запоздалые слезы. «Дура, ты же так хотела!» — подумала я, прежде чем окунуться в темноту. А зверь во мне выл и цеплялся когтями за воздух, не понимая, что же я с собой творю…

А что же?!

Было больно, как будто дробились кости, а голову били об стену. Ничего, сейчас пройдет, это просто Сила выплескивается в мир… Но у меня еще добавилось странное ощущение — словно меня сломали пополам в хребте, а я еще почему-то все чувствую…

Холод. Черный камень потолка.

Не вышло. Эта мысль пронзила мой мозг раскаленным железом. Последнее, что я сумела вспомнить, это слабый звон упавшего и сломавшегося о камни меча и дивной красоты глаза в прорезях шлема-маски, оранжевые, звериные, почти как мои, только не выражающие ровным счетом ничего.

Пошевелиться я не смогла. Только глухо зарычать, когда в комнате появились дроу. Двое. Один — несомненно, мой противник, я узнала его по глазам, другого не видела. Оба были в шлемах. Дроу! Сволочь, которая не дала мне умереть, не дала упасть, вытащила… и теперь я в плену!

— Иэгнесс…

Тихо, потому что шершавый язык с трудом поворачивался, а страх затапливал разум, очень тихо я выговорила первое же ругательство, которое пришло мне на ум.

— Альхорро, — разобрав, равнодушно произнес мой знакомец и добавил на людском:

— Может, ты будешь более вежлив, если мы просто, по-человечески, поговорим.

Я ждала непонятно чего, наверное, смерти. Говорить с ними — ни за что. По крайней мере, потому что не хочу, чтобы кто-то слышал звеневшие в моем голосе слезы. Странно вообще, что со мной желают поговорить. Тем временем дроу подошел ко мне, наклонился, без видимого усилия приподнял за шиворот одной рукой. На его лице ясно читалось презрение, холодное до дрожи. Да, совершенно не интересно смотреть в темно-серые, совсем недавно пылавшие в жаре схватки, а теперь готовые закатиться, глаза.

Сил не было не то что на заклинания, которые и в лучшие времена у меня не всегда выходили, но даже на банальное поддержание собственных сил в такой ответственный момент. Я уже почти умерла, добровольно выбросила Силу — и напрасно. Она погасла, ушла в никуда. Ведь смерти-то не случилось.

Дроу свободной рукой снял свой шлем и ухмыльнулся. Клыков у него не было, как гласила молва. Были снежно-белые волосы почти до плеч и оранжевые глаза с узкими зрачками. Я слышала описания внешности дроу и раньше, но составители этих описаний как-то забывали, что дроу — Темные, но все же эльфы. Хотя они не бессмертны, как Светлые, просто живут очень и очень долго, хотя они не такие «многомудрые и прекрасные», но — эльфы. Отсутствовала та изящность черт, за которую лесной народ и называют прекрасным, скулы сильнее выделялись, про глаза я уже говорила, а уши даже у меня становятся такими же, когда идет превращение. Одно только пугало — кожа. Ясно, конечно, что существо, никогда не видевшее солнца, должно иметь бледный цвет лица, но не настолько же! Кожа была даже не белой, она была серой, больного темного оттенка, которого я не встречала даже у нежити.