Роберт Сальваторе - Восхождение самозваного принца

Можно и не гнаться, лукаво улыбнувшись, решила баронесса. Поле слегка заворачивало вправо, огибая небольшую рощу.

К этим-то деревьям она и направила Грейстоуна. И коню, и всаднице был хорошо известен этот путь. Правда, там приходилось перепрыгивать через поваленные деревья, зато дорога была намного короче той, что избрал Дануб.

Король был несказанно удивлен, когда, обогнув рощу с другой стороны, увидел впереди неспешно шествующего Грейстоуна и торжествующую Джилсепони.

Дануб рассмеялся. У него все замирало внутри при виде этой прекрасной женщины с густыми светлыми волосами, сверкающими на солнце. Король не лгал, говоря, что они оба испытывают одинаковые чувства по отношению к своим ушедшим любимым. И тем не менее все-таки было одно существенное различие, о котором он не собирался говорить вслух. Да, Дануб Брок Урсальский любил Вивиану — женщину, которую он сделал своей королевой. Но тогда он был совсем молодым человеком; к тому же он относился к супруге совсем не так, как сейчас к Джилсепони. Все, что было связано с баронессой — ее красота, изящные движения, мужество, ум, слова и даже мысли, — отзывалось в его сердце, заставляя чувствовать себя юношей, трепещущим от любви. Ему хотелось стремительно нестись на лошади по залитым солнцем пригоркам или плыть в неведомую даль. Джилсепони вторгалась в его мысли и сны. Вивиану он любил совсем не так, не с такой всепоглощающей и безнадежной страстью. Но сможет ли он удовлетвориться тем, что недавно услышал от баронессы, с ее искренними до жестокости словами? Смирится ли он с тем, что она никогда не будет любить его так, как любила Элбрайна? Достаточно ли ему будет лишь части той любви?

Мне придется согласиться, признался себе Дануб. Глядя на Джилсепони Виндон — женщину, завладевшую его сердцем и душой, — король знал, что у него нет иного выбора.

Смотря на нее, слушая каждое ее слово, Дануб сознавал: даже часть ее чувств к нему и то была бы больше того, чего он заслуживал.

— До сих пор она отказывала королю, — заметил Фио Бурэй, когда они с настоятелем Браумином Хердом уселись на верхней площадке высокой сторожевой башни аббатства Сент-Прешес.

Магистра Виссенти Бурэй отослал с каким-то поручением, скорее всего наскоро выдуманным, чтобы остаться наедине с Браумином.

— Отказывала, потому что знала настоящее чувство, — ответил тот. Херду не слишком нравились попытки его собеседника осудить Джилсепони. — Она всем сердцем любила Элбрайна. Боюсь, едва ли чье-то чувство может хоть в малой степени сравниться с его любовью.

Настоятель Сент-Прешес догадывался, какой ответ он услышит от однорукого магистра, и не ошибся.

— Дануб — король Хонсе-Бира, самый могущественный человек в землях Короны.

— Даже он меркнет в сравнении с Полуночником, — заметил Браумин. — Даже отец-настоятель абеликанского ордена…

— Думайте, что говорите, — резко перебил его Фио Бурэй, однако быстро совладал с собой, и черты его сурового лица несколько смягчились. — Брат мой, я восхищаюсь вашей любовью и уважением к этому человеку, но не следует впадать в святотатство. Вы едва ли прибавите славы павшему герою, вознося его столь высоко над прочими смертными. Его подвиги — еще не повод…

— Нет, повод, — теперь уже Херд перебил своего старшего собрата, изо всех сил пытаясь не показать закипавшего внутри раздражения. — Он совершил более великие деяния, чем любой человек, любой король и отец-на…

— Довольно! — воскликнул Фио Бурэй и рассмеялся. — Сдаюсь, мой дорогой аббат Браумин!

Его тон и дружеское обращение застали Браумина Херда врасплох, он никак не ожидал от магистра Бурэя столь необычного поворота их беседы.

— В таком случае, вы не можете обвинять Джилсепони, если ее сердце не принимает ухаживаний другого мужчины, пусть даже он и правит Хонсе-Биром.

Кивнув, Бурэй улыбнулся, после чего тяжело вздохнул.

— Вы правы, — печально согласился он, — однако для королевства будет лучше, если баронесса Джилсепони все же отыщет в своем сердце уголок для короля Дануба.

Настоятель Браумин с любопытством смотрел на магистра.

— Джилсепони поддерживает церковь Абеля, — пояснил Фио Бурэй. — А в нынешнее время процветания и спокойствия упрочение связей между церковью и государством может принести только благо.

Только бы не обнаружить перед гостем своих сомнений, думал Браумин Херд. Он знал Бурэя в течение многих лет. Несомненно, магистр, как и многие абеликанские братья, принял откровение завета Эвелина, изменившее ход жизни в лучшую сторону. Однако Бурэй так и остался своекорыстным человеком. Его честолюбие не исчезло, и он был полон решимости занять в свое время место отца-настоятеля абеликанского ордена. Куда он гнет? Неужели приезд Фио Бурэя в Палмарис и его похвальные отзывы о Джилсепони и об открывающейся для нее возможности стать королевой не более чем попытка склонить Браумина на свою сторону? Однорукий магистр, догадывался Херд, знал, что, когда настанет время выбирать нового отца-настоятеля, магистры Сент-Прешес — Кастинагис, Виссенти и Талюмус — поддержат выбор, сделанный самим Браумином.