— Виват Императору! — кричали люди, и я кричал вместе с ними.
Виват! Виват! Виват!
***
Император прав.
Он молод, неопытен, ему довелось править не больше недели, но он прав. Потому что в нем течет кровь предков, и мысли его переплетены с мыслями прошлых Императоров, которые не одну сотню лет правили Империей… Как можно предположить, что Император ошибается?..
Только крохотная мыслишка, подобная червяку в нежной мякоти спелого яблока… а если Император обезумел, то он верит в то, что говорит… ложь, подтвержденная безумием, становится правдой… он не ошибается, да, но он может думать неверно… не так… допустимо ли?..
Мой рот открывался, до боли в челюсти, я орал «Виват» до тех пор, пока не заткнулись все остальные, а когда замолчал, обнаружил свои пальцы на крестике, сжимающие с такой силой, что, казалось, никто в мире не способен разжать их.
— Мы найдем других безумцев и заставим их привести нас к Ловкачу! — крикнул Император, развернул коня и поскакал по мостовой, мимо тел убитых, смотрящих мертвыми глазами в черное небо без звезд.
Как давно на небе не было звезд… и только полная луна выкатилась-таки над крышами домов, освещая путь. Люди завозились, зажгли первые факелы, отражающиеся от осколков уцелевших окон. Мы двинулись вперед. Куда? Не знаю. Да и никто не знал. Кроме Императора.
В полной тишине, в темноте, окутавшей пеленой, мы шли по пустым улицам, прислушивались к звукам ночной жизни, той, что осталась в городе. А осталось, к слову сказать, немного. Метнулась из темноты серая кошка, выскочила на пятачок света, замерла и ускользнула неслышно в какой-то черный проулок. Откуда-то донесся пронзительный, разрывающий тишину, полный боли и тоски вой — так воют преданные псы, потерявшие хозяина. Сколько их здесь осталось, псов, кошек, другой живности, погибающей от холода и голода? А сколько людей? Тех, кого не тронуло безумие Ловкача? Да и остались ли они вообще?
Месяц назад мы проезжали небольшой город, название которого никто не знал. На центральной площади города, которая, судя по всему, была еще и большим базаром, суетились люди. Они складывали трупы безумцев и сжигали их. Эти люди тоже сошли с ума, но они не были безумцами Ловкача. Они не реагировали на нас, взгляды их были пусты, а из уголков губ текла слюна. Они тащили трупы за ноги, за руки, кидали их один на другого, и поджигали. А потом смотрели на черный дым и улыбались. Можно ли было считать их живыми? Наверное, нет.
Задумавшись, я чуть не столкнулся с конем Императора, который замер на дороге.
Шмат, ехавший рядом, чертыхнулся в полголоса, спросил:
— Что там, господин?
— Езжай и проверь, — был ответ.
Шмат тронул коня, выехал вперед на несколько метров, и остановился:
— Кто-нибудь с факелом, подойдите!
От отряда отделилась фигурка на небольшом, исхудалом кливе — северном коне, покрытом шерстью не хуже бурого медведя — направилась к Шмату, освещая путь факелом на вытянутой руке.
Пятно света переместилось вперед. Я сощурился, разглядывая то, что насторожило Императора, а когда увидел, не смог удержать слабого вскрика.
Страшное зрелище! Воистину чудовищное!
Наш маленький отряд добрался до центральной площади Шотограда. Я видел ее на картинах и в летописях, изображенной великими художниками Империи. Площадь Шотограда — это ее визитная карточка. Многие стремились посетить Шотоград только для того, что бы побывать на центральной площади. В центре ее высился гигантский шпиль, такой высоты, что конец его достигал облаков, и сделан он был из небесного материала, именуемого в народе — оста. Материал этот можно было извлекать только из прибывших с неба камней — небесных странников, которые в старые времена частенько обрушивались на города Империи. Сейчас же осту не найти, потому что небесные странники прекратили свое путешествие по вселенной, или обратили свой взор на какие-нибудь другие миры…
Вокруг шпиля из осты был возведен роскошный парк с вечноцветущими растениями, огромными красивыми цветами, скамейками, столиками и даже миниатюрным водопадом. Любой желающий мог подойти сюда и посидеть на скамейке, любуясь яркими цветами и вдыхая небесный, сладкий аромат растений. Те, кто бывал здесь, говорили, что это великолепно.
И сейчас мы вышли на площадь, и одного только слабого света от факела хватило, чтобы понять, что город умер — окончательно и бесповоротно.
Площадь была завалена трупами. Сотни, а, может быть, тысячи. Они лежали везде, один на одном, сваленные в кучи, присыпанные снегом, с торчащими вверх замерзшими конечностями, с мертвыми лицами, выпученными глазами… Не было уже ни скамеек, ни столиков, ни цветущего сада — только сухие ветви, похожие на иссохшие руки мертвецов, тянулись в стороны, намереваясь охватить всю площадь.
Читать дальше