Алла Пинейру - Колыбель Героев

Я вдруг подумала, что уже воспринимаю Юча как нечто само собой разумеющееся. Как будто в нашей кварте никогда не было никакого Марчиса, лопоухого улыбчивого мага, который в моменты опасности становился серьезным и собранным. Как будто у нас никогда не было мага, на чьи заклинания можно было действительно положиться. Как будто всегда был Юч — чудаковатый и непредсказуемый, чья магия могла обернуться чем угодно.

Марчис, значит ли это, что мы предаем тебя? Мне в лицо как будто повеяло ледяным ветром — как тогда, когда я ревела в три ручья на галерее Колыбели, над бушующим заливом.

Нет. Мы отправились в этот путь, чтобы спасти нашего мага. И мы предадим его только если позволим проклятым птицам использовать нас для их идиотского ритуала!

На краткий миг меня посетила неожиданная мысль. А что если все закончится хорошо? Если Юч сумеет как-то выкарабкаться из Синейской пустоши, а Марчис не погибнет на проклятом Ригнальяре от руки Верховного Наставника Шетта? Мы вернем узы кварты Марчису, а Юча выгоним взашей?

Вот уж не подумала бы, что однажды эта идея вызовет во мне такой протест!

Вымотанных многократными прохождениями через порталы и ходьбой вслепую, нас выпихнули из пещер на поверхность. Над горами Вель занимался рассвет. Мы спускались по крутой горной тропинке, подгоняемые молчаливыми йонами, и я видела, что плато под нами занимает целая толпа людей-птиц. В центре этой толпы высилось священное яйцо, неприкосновенное пристанище бога Вель. Йоны держались от святыни на почтительном расстоянии, освободив идеально круглую площадку вокруг яйца. Почетный караул из семи берсерков никого не пускал ближе. Только два йона — широкоплечий мужчина и тонкий юноша — стояли в пределах круга.

«Наверное, вождь, — подумала я на старшего из двоих, — а вот парень…»

Тут мои мысли были прерваны единогласным воплем, который издала толпа йонов. Похоже, так они выразили радость при виде нас — еще бы, наверное бедняги изрядно волновались, наберется ли потребное количество жертв. Но бог Вель был в кои то веки благосклонен к своим детям, и нужное число инорасцев было поймано и приведено в священное для йонов место. В первых лучах рассвета я видела поодаль от яйца беглецов из Синейской пустоши, окруженных плотным кольцом йонских воинов. «Недалеко убежали», — злорадно подумала я, прислушиваясь к воплям и ругани синейцев. И тут же оборвала сама себя.

Сейчас ты умрешь, Алата.

И ледяной ужас, который не вытравишь никакими тренировками в Колыбели Героев и никакой верой в Единственную, сжал мое сердце в тиски.

Но я только криво улыбнулась и позволила втолкнуть меня в толпу синейских беглецов. Рядом со мной оказался Шактаяр. Аларинец обнял меня, прижимая к груди. Наша «неземная любовь» была всего лишь забавной игрой, но перед лицом смерти даже эта игра лучше, чем ничего. Эш заключил в объятия хрупкую Азаль, и его лицо застыло такой же каменной маской, как лицо темного. И я поняла, что парни непременно затеют безнадежную схватку и попытаются уложить пару йонов, прежде чем те посмеют коснуться меня и сайг.

Перед лицом смерти это все-таки лучше, чем ничего. Натэя обхватила себя руками, будто ужасно замерзла. Утренний горный воздух и правда нельзя было назвать теплым.

Сейчас ты умрешь, Алата.

Я теснее прижалась к груди аларинца и пожалела, что не доведется погибнуть так, как полагается воину Колыбели — в бою, славя имя Единственной и сливаясь в единое целое с поющей сталью меча. Ну ничего, не только Эш с Шактаяром подпортят йонам праздник. Я тоже повеселюсь напоследок, за шаг до жертвенника. В голове становилось пугающе пусто. Только взметнулась шальная мысль — сообща с товарищами прикончить голыми руками несколько синейцев, чтобы число жертв перестало быть таким круглым. Интересно, если убиенных окажется не сто, а меньше, ритуал не состоится? Или просто йоны любят круглые числа, а для проведения кровавого обряда и пара-тройка существ другой расы сгодилась бы? Что же это, в конце концов, за ритуал такой?

И тут вождь Ильхельм, узрев, что все жертвы в сборе, решил ответить на мой вопрос.

Я до сих пор не знаю, говорил ли он вслух или, как это было принято у йонов, забирался напрямую в мозг всем присутствующим на плато йонам. Так или иначе, я тоже как-то услышала то, что он говорил, и это были не только слова. Перед моими глазами как будто всплывали картинки — вылупление из яйца младенца-йона с золотым пятном на щеке, превращение младенца в мальчишку, а потом и в юношу, который теперь стоял по правую руку от вождя. Парню предстояло стать новым вождем, и в честь передачи власти йоны испокон веков устраивали Ритуал Новой Крови. В священном месте, под сенью Золотого Яйца, они приносили сто жертв из инорасцев. Сто первым умирал старый вождь, освобождая место молодому — преемник собственноручно закалывал предшественника кинжалом. «Так вот что за ритуал тут затевается», — равнодушно думала я. Кажется, часть силы, которой старый вождь держал под контролем умы простых йонов, держала теперь меня и остальных девяносто девять обреченных. Мне даже уже не хотелось вцепляться голыми руками в тех, кто поведет меня на жертвоприношение. Даже Шактаяр — йононенавистник, как все аларинцы — ослабил отчаянное объятие, которым привлекал меня к себе, и его глаза тоже подернулись пеленой равнодушия.