Эльфарран - Как меня опять надули

И такое у нас случилось вот это самое "притяжение", что не обращая внимания на застывшее в неподвижности судно, гном, подполз поближе и, встав на четвереньки, принялся подавать советы.

– Режь веревку, если хочешь, чтобы хоть кто-то остался в живых, – прохрипел Лег, и в следующее мгновение его голова скрылась, но очарованный красотой борьбы гном продолжал стоять неподвижно. Мы же продолжали ощущать взаимное притяжение и крепость, все более затягивающихся узлов, словно кто-то свыше связывал нас помимо наших желаний и воли. У меня уже звездочки мелькали в глаза, хотя над нами и светило полуденное солнце, когда, наконец, веревочная хватка ослабела, и, ухватив жадным ртом, глоток морского воздуха, я пришла в себя. Разведя нас по разным концам судна, гном только проворчал:

– Может вам просто пожениться?

Ночью я пробралась на нос и проверила веревки – они были гнилыми и, буквально, расползались в руках. Много лет спустя, я спросила мужа:

– Как мы смогли в них запутаться?

– Возможно, это был знак судьбы, – он хитро улыбнулся, и сразу поменял тему разговора.

К вечеру, провожаемая, добрыми напутствиями и советами, а также снабженная объемистым узелком, с вареной картошкой, я довольно быстро нашла место встречи. Но приветствовала меня лишь одиноко стоящая береза. Насколько я знала, в Арде не осталось эльфов и, тем более, эльфиек. Из Валинора никто не мог отлучиться под страхом смертной казни, значит, либо они обознались, либо нет. И последнее, пожалуй, более похоже на правду. Потому что, сразу после этих мыслей, я вдруг увидела, как от стройного ствола отделилась тонкая, будто воздушная фигура в темном плаще.

– Не надо убегать, – тихо произнесла она, – я не могла встретиться с тобой раньше, и на то были свои причины: слишком много, жаждущих эльфийской крови, идет по твоему следу.

– Но, – невпопад пробормотала я, – но я, вроде как, еще на свободе.

– Конечно, ведь они идут за мной.

Она приподняла верх капюшона, и первое что поразило меня – её сияющие глаза, такие глубокие и нежные, что на мгновение, стало радостно и горько одновременно.

– Арвен.

Она приложила палец к губам.

– Так меня давно не называют.

Она приподняла мохнатое крыло густой ели, указала мне на убежище у корней и, опустившись на подушку из старых иголок, продолжила:

– Я издали наблюдала за перипетиями твоей судьбы, удивляясь невероятной способности вылезать из самых непредвиденных бед. Впрочем, над твоей макушкой всегда светила счастливая звезда. Но и у тебя есть уязвимое место, в которое сейчас метит враг. Ты по прежнему упряма и одинока, так и не научившись верить самым близким, самым дорогим. К сожалению, у тебя не было мудрых наставников, которые бы простерегли или просто объяснили: ты привыкла всего добиваться сама, но это неправильный путь. Даже сейчас ты отвергаешь помощь, считая это признаком слабости.

Её голос звучал так нежно и проникновенно, что я невольно задумалась: "Может она, действительно, права?"

– Тебе пора встретиться со своим страхом и выиграть в самой главной битве. И это будет пострашнее всего, что ты ранее испытывала.

Мне хотелось надуть губы и сказать, что она не знает и сотой доли того, что мне пришлось пережить, но невероятная доброта её взгляда невольно обезоруживала – впервые я хотела слушать и верить. И она понимала меня.

– ЛИШЬ ВЕРНЫЙ СЕРДЦЕМ ОДОЛЕЕТ ПУТЬ! Дальше вспомнишь сама, когда придет время, а теперь нам пора прощаться, уже стучат копытами лошади на пыльных дорогах, я слышу приближение врага. Найди источник зла и сокруши его. И помни, мы сами выбираем свою судьбу, и звезды у всех счастливые, просто, некоторые не хотят в это верить, а ты постарайся.

Фея – при произнесении этого слова даже сейчас, когда все закончилось, во мне закипает гнев. Но тогда я еще не знала, что мне принесет встреча, поэтому бездумно углубилась в лес, разыскивая по только мне известным приметам дорожки проложенные легкими шажками этих существ мира теней и сумрака. В лесах издавна существовали заколдованные круги – кто в них попадал, был обречен вечно плясать в хороводе фей, до тех пор, пока силы не покидали его. Хотя с виду казалось, что человек, безмерно счастлив, выписывая сложнейшие пируэты, но если приглядеться повнимательнее, можно было заметить его страдающие, словно просящие о помощи, глаза. Нельзя было верить его радостной улыбке – это была лишь гримаса боли и отчаяния, и, если все же человека спасали, вырвав из кадрильного круга, то он все равно оставался как бы полуспящим, не воспринимая голоса друзей и глядя только внутрь себя. Он чах, отказывался от пищи и, под конец умирал, тихо и незаметно, словно засыпал после утомительной работы.