Лилия Баимбетова - Перемирие

— В чем же?

— Вы думали когда-нибудь об эволюции?

— О вороньей?

— О нашей.

— Нет.

— Ведь мы повторяем их во всем. И если есть занды, то должно быть и их подобие…

— Среди нас… нет, я не думала об этом.

— Вороны еще сами не понимают, что это такое — занд. Мы тем более не понимаем, что происходит с нами.

Я невольно заинтересовалась.

— Среди Охотников действительно есть такие? Это предположение или действительно есть?

— Вот нас двое, и мы стоим здесь. Предположение ли мы или действительность?

— Я не…

— Мы не знаем, кто мы. Но зато у нас есть название — дьердь.

— Мы?

— Вы не поимаете?

— Нет.

— Сначала вам нужно стать хэррингом. Но потом вам не отвертеться.

Сказать, что я обалдела, это значит — ничего не сказать.

Я просто онемела.

Стояла и глазами хлопала, словно драгоценная механическая кукла.

А хэрринг усмехнулся.

— Знаете, с какой целью заключалось перемирие?

— Слышала только что.

— А что мы искали в пустыне, знаете?

— Чего же?

— Понимания.

— Зато я ничего не понимаю.

— Мы привыкли смотреться в Воронов, словно в зеркало. А в кого смотреться нам, дьердям? Мы искали сонга, который находится в процессе превращения…

— Нашли?

— Нет. Его нашли вы. И я думаю, что он тоже искал — вас, меня, кого-то, кто сможет сыграть для него рль зеркала. Вам повезло. Вам обоим повезло.

— Наверное…

— Всю жизнь вы будете смотреть друг в друга. Вы обрели то, что до сих пор не было у зандов и дьердей, — возможность понять собственную сущность…

Я вдруг почувствовала, что с меня хватит. Развернулась и пошла прочь. Пройдя по каменному полу, возраст которого приближался уже к пятистам годам, я проскользнула в приоткрытую дверь и вышла на высокое крыльцо. Солнце ударило мне в глаза. В теплом прозрачном воздухе носились листья.

Дальние клены почти уже совсем облетели, трава вокруг них усыпана была пестрой опавшей листвой. Тонкие белесоватые ветви вырисовывались на фоне яркого осеннего неба. За деревьями видны были казармы моего отряда. Впрочем, уже не моего. Как сказал поэт:

В конюшне я оседлала пегого жеребца и, выехав за пределы поселения, пустила его галопом. По обочинам дороги шумели отжелтевающие травы. Возле ложбины, где собиралась вода, толпились высокие мощные ивы, сидевшие на них птицы кричали, уставясь в глубокое синее небо. В голубизне его появилась уже фиолетовая нотка, приближался вечер. Как сказал поэт:

А ветер летел мне навстречу — степной, теплый, пропыленный ветер. Степь впереди смыкалась с небом.

Поэт, которого так любила вспоминать Эсса, как-то раз сказал:

Но, быть может, она-то как раз знала.

Серые гранитные стены. В солнечных лучах поблескивали слюдянистые вкрапления. В комнате не было никакой мебели, только огромные, окованные сталью сундуки. И портреты. Они лежали на полу, стояли, прислоненные к стенам, — картины, фотографии, эскизы, большие и маленькие, в рамах и без. И посреди этого хаоса на полу, на маленьких вышитых подушках, сидели две девочки лет пятнадцати и продолжали вынимать картины из сундука.

Где-то за окном чирикнула птица и замолкла. Узорчатые тени от оконных решеток ложились на пол и на лица давно умерших людей. Стояла тишина, блаженная тишина жаркого летнего полдня, когда все живое словно замирает, утомленное жарой. Лето пришло и на Север.

В комнате было душно, девочки все взмокли. Анна, дочь властительницы Эрики, закатала рукава и обмахивалась пачкой старых фотографий. Над верхней губой у нее блестели капельки пота, и влажные прядки облепили лоб. У нее были волосы Даррингов — знаменитые золотистые кудри, слегка искрящиеся на солнце.

— Фу-у, — сказала Анна, — и когда же мы закончим? Я хочу поплавать.

— Вода в Истре еще холодная, — отозвалась Сюзанна, приемная дочь Эрики, — Я вчера туда ходила.

Анна вздохнула. Сюзанна снова полезла в сундук. Хотя она и носила на шее на мелкой золотой цепочке ключ от ворот крепости, одного взгляда на нее было достаточно, чтобы убедиться в том, что в ней нет ни капли крови Даррингов. Сюзанна была высокая худенькая девушка с блестящими каштановыми волосами, сейчас уложенными узлом на затылке. У нее было широкоскулое лицо с острым подбородком, широко расставленные карие глаза и чуточку вздернутый нос. Она я была не Дарринг и вообще не северянка — просто сирота из приморских областей, которую властительница Эрика привезла в крепость совсем крохой и воспитала вместе со своей дочерью.