Бернард Корнуэлл: Экскалибур

То было кровавое лето, пора воздаяния, и Гвиневере суждено было томиться взаперти в храме Морганы. Артур вынес жене приговор, и похоронил ее заживо, и повелел страже держать ее там вечно. Гвиневера, принцесса Хенис-Вирена, исчезла из мира.

* * *

«Не глупи, Дерфель, – рявкнул на меня Мерлин неделю спустя, – да она оттуда выйдет, двух лет не пройдет! Или даже года. Если бы Артур всерьез хотел вычеркнуть ее из жизни, он бы послал ее на костер – именно так ему и следовало поступить. Ничто так не укрепляет благонравия женщины, как жаркое пламя, да только что толку объяснять это Артуру! Недоумок в нее влюблен! Недоумок и есть. Ты подумай: Ланселот жив-здоров, и Мордред живехонек, и Кердик жив, и Гвиневера тоже жива! Да-да, у меня все хорошо, спасибо, что спросил».

«Я спросил раньше, – терпеливо напомнил я, – но ты не обратил внимания».

«Да со слухом нелады, Дерфель. Оглох, совсем оглох. – Мерлин хлопнул себя по уху. – Глух как пень. Старость, Дерфель, не радость. Дряхлею на глазах».

Ага, держи карман! Выглядел Мерлин куда лучше, чем в последние годы, слух его небось остротой не уступал зрению – а зрение, при его восьмидесяти с чем-то годах, было что у ястреба. Мерлин не одряхлел, нет, напротив, словно бы обрел новую силу благодаря Сокровищам Британии. Эти тринадцать Сокровищ – древние, как сама Британия, – были утрачены, но спустя много веков Мерлин сумел наконец-то их отыскать. Властью Сокровищ возможно было призвать древних богов обратно в Британию. Никто и никогда не проверял, так ли это, однако теперь, в неспокойный для Думнонии год, Мерлин намеревался воспользоваться Сокровищами, дабы сотворить великую магию.

Я отправился к Мерлину в тот же день, как отвез Гвиневеру в Инис-Видрин. Лил проливной дождь; поднявшись на Тор, я почти ожидал застать Мерлина на вершине, но там было уныло и пусто. Некогда Мерлину принадлежал просторный чертог на Торе с пристроенной к нему башней снов, но чертог сгорел. Я стоял среди развалин во власти безысходного отчаяния. Артур, мой друг, ранен в самое сердце. Моя возлюбленная Кайнвин – в далеком Повисе. Две мои дочери, Морвенна и Серена, с матерью, а Диан, младшенькая, в Ином мире: отослана туда одним из Ланселотовых мечников. Все мои друзья либо мертвы, либо далеко. Саксы готовятся дать нам бой по весне, дом мой – зола и пепел, жизнь моя безотрадна. Может, мне просто передалась печаль Гвиневеры, однако ж в то утро, на омытом дождями холме Инис-Видрина, я чувствовал себя одиноким, как никогда в жизни. Я преклонил колена в грязи на пепелище и помолился Белу, прося о знаке: пусть подтвердит, что богам и впрямь есть до нас дело.

Знак был явлен неделю спустя. Артур отправился с набегом на восток, к саксонской границе, а я остался в Кар-Кадарне – дожидался возвращения Кайнвин с дочерьми. На той же неделе Мерлин со своей спутницей Нимуэ отправились в огромный пустой дворец близ Линдиниса. Когда-то я жил там как наставник Мордреда, нашего короля, но, когда Мордред достиг совершеннолетия, дворец передали епископу Сэнсаму под монастырь. С тех пор монахов Сэнсама выдворили из гордых римских чертогов восвояси и прогнали взашей мстительные копейщики, и громадный дворец стоял заброшенным.

Местные рассказали нам: друид во дворце. Наперебой толковали о призраках, о чудесных знамениях, о богах, разгуливающих под покровом ночи, так что я поскакал во дворец, но никакого Мерлина там не обнаружил. Две-три сотни людей встали лагерем перед дворцовыми воротами и взволнованно пересказывали байки о ночных видениях. Послушав их, я упал духом. Думнония едва пережила безумие христианского бунта, питаемое ровно такой же суеверной одержимостью, а теперь вот похоже на то, что язычники того и гляди сравняются с сумасшедшими христианами. Я толкнул дворцовые ворота, пересек широкий внутренний двор и прошелся по пустым покоям Линдиниса. Я звал Мерлина по имени, но ответа мне не было. В одной из кухонь я обнаружил еще теплый очаг, а соседнюю комнату вроде бы недавно подметали, но жить там никто не жил, кроме разве мышей и крыс.

Однако весь день напролет в Линдинис стягивался народ. Люди ехали со всех концов Думнонии, и в лицах их читалась трогательная надежда. Люди везли своих калек и недужных и терпеливо ждали до сумерек; с наступлением вечера дворцовые врата распахнулись, и собравшиеся хлынули во внешний двор: кто шел, кто ковылял, кто полз, иных несли на руках. Я готов был поклясться, что еще недавно в громадном здании не было ни души, но кто-то ведь открыл ворота и зажег огромные факелы в сводчатых нишах!