Эрик Ластбадер - Владычица Жемчужины

Ответом Инггрес была тишина, мертвая тишина, в которой слышались лишь неровное дыхание Наватира и бешеные удары ее собственного сердца.

«Где ты, Великая Богиня? Почему бросаешь тех, кто любит тебя всем сердцем, живет по твоим заветам и распространяет слово твое даже в час господства тьмы? Великая Богиня, ответь своей покорной слуге!»

Ответа не последовало. Смерть торжествовала, а тьма, о которой говорила конара, смыкалась над ней и Наватиром, словно занавес, возвещающий о конце представления.

Внезапно в сердце Инггрес заговорил совершенно другой голос, ее собственное женское естество, доселе задавленное и молчащее.

«Я люблю его. Скрывать это больше нет никакого смысла. Если он умрет, я умру рядом с ним. Не позволю смерти разлучить нас!»

Конара Инггрес сидела, низко опустив голову. Слезы градом катились по лицу. Она все сильнее прижимала Наватира к груди, чувствуя, как любовь словно вздувшаяся по весне река переполняет сердце.

«Не позволю ему умереть, не позволю! Ни за что!»

Она не сразу поняла, что мантия ожила и начала перевоплощаться. Приведенная в действие силой любви, ее всепоглощающей страстью, мантия стала жидкой и потекла по коже Наватира. Постепенно хааар-кэутская форма исчезла, а в'орнн превратился в светловолосого кундалианина. Рамахана зарыдала, на этот раз от радости, и, подняв край мантии, тут же обработала рану, которая оказалась намного больше, чем она думала. Затем даже кома отступила. Наватир спал спокойным сном, который восстанавливал его силы.

Исполнив свой долг, конара Инггрес почувствовала огромную усталость. Она заснула рядом с Реккком, по-прежнему обнимая его за плечи.

Любой, кто когда-нибудь входил в лабораторию гэргона, ощущал себя непрошеным гостем. Возможно, такое чувство возникало из-за бесконечных километров нейронной сети, вьющейся блестящими кольцами. Где кончался мозг гэргона и начиналась нейронная сеть, не знал никто, даже другие техномаги. Знали только Гули, но им запрещалось об этом говорить, чтобы не выдать тайну происхождения гэргонов. Сахор считал, что готов к посещению лаборатории Нита Батокссса, но лишь сейчас понял, как сильно ошибался. Невозможно приготовиться к всепоглощающей злобе, которая словно зараженная вирусом жидкость пропитывала лабораторию. Хотелось либо убежать отсюда и никогда не возвращаться, либо спалить лабораторию дотла. Сахору казалось, что если он прикоснется хоть к одному прибору, то тут же заразится злобой, как все, кто побывал здесь: Нит Нассам, Нит Имммон, Гуль Алуф, даже его отец.

— Что ты расскажешь Ниту Нассаму? — спросил он, чтобы скрыть страх. — За кого меня выдашь?

— Позволь мне о нем позаботиться, — раздраженно проговорил Нит Имммон.

— Нам нужна твоя помощь, — вмешалась Гуль Алуф. — Мы в тупике. Нит Батокссс заблокировал доступ ко всем серверам и нейронным сетям.

— Мы просто не можем воспользоваться его данными, хотя, кажется, уже все перепробовали, — вздохнул Нит Имммон.

— Абсолютно все, — разочарованным эхом повторила Производительница.

Их слова лишь укрепили Сахора в желании спалить лабораторию. Интересно, сможет ли пламя уничтожить царящее здесь зло?

Будет намного лучше, если тайны Нита Батокссса так и останутся нераскрытыми. Сахор понимал это так же ясно, как и то, что судьба в'орннов решится на Кундале.

Только ничего не выйдет. Ему не позволят уйти. Сахор начал жалеть, что выбрался за территорию Музея Ложной Памяти. Если бы он остался там, то не пошел бы на склад с вспомогательной лабораторией и не попал бы в ловушку Гуль Алуф. Хотя какой смысл жалеть о том, что уже случилось? Он ведь скучал по отцу и затеял все ради него.

Прежде всего Сахор подошел к тускло светящейся гороновой камере. Яйцевидная и зловещая, она явно была центром лаборатории.

— Мы осмотрели каждый чип, — проговорила Гуль Алуф.

«Не сомневаюсь, вы занялись ею в первую очередь».

— Мы занялись ею в первую очередь.

Сахор подавил улыбку и стал изучать камеру. Волны реконструированных нейронных цепей, голографические экраны, волокна подачи воды толщиной с руку, странные фотонные цепи — где же скрывается тайна? Сахор подошел к каждой из трех приборных панелей на разных терминалах. На самой ближней была конической формы прорезь, слишком маленькая для того, чтобы вставить инфо-кристалл.

— Не знаешь, для чего она? — спросил он у Гуль Алуф.

— Очередная загадка, — обреченно проговорила Производительница.