Пол Хофман - Левая Рука Бога

— Меняю мальчика на империю? Согласен, обмен кажется неравноценным.

— Вы хотите его убить, — испугалась Арбелла.

— Это не так.

— Потому что он убил одного из ваших священников, который делал нечто неописуемое.

— Да, вы правы: он убил одного из моих священников, и тот действительно делал нечто неописуемое. Я ничего не знал об этих его еретических занятиях до того дня, когда Кейл сбежал. Всех, кто, как потом выяснилось, был в курсе, мы очистили.

— Вы хотите сказать — убили?

— Я хочу сказать — очистили, а потом убили.

— Почему Кейл считал, что вы несете за это личную ответственность?

— Об этом я спрошу у него самого, когда увижу. Но если вы думаете, что я готов отказаться от империи для того, чтобы казнить Кейла за убийство кровожадного извращенца… — Он сделал паузу, всем своим видом показывая, как он удивлен. — Зачем бы я стал это делать? Это же бессмысленно.

— Вы можете и солгать, — сказал Маршал.

— Мог бы. Но нет необходимости. Рано или поздно я и сам найду Кейла, но предпочел бы, чтобы это произошло поскорей. У вас есть возможность дать мне то, что мне нужно, но у меня не так уж много терпения, а если оно иссякнет, вы не получите ничего.

— Не слушай его, — сказала Арбелла.

— А почему вы так волнуетесь? — поинтересовался Боско. — Потому что вы любовники?

Маршал в изумлении уставился на дочь. Он не стал унижаться до требований сказать правду, не стал проклинать Арбеллу за то, что она осквернила королевскую кровь. Он просто промолчал, и молчание это длилось долго. Потом, повернувшись к Боско, Маршал спросил:

— Что я должен сделать?

Боско глубоко вздохнул.

— Вы ничего не можете сделать. Существует очень мало людей — если таковые вообще есть, — которым Кейл доверяет, и вы, разумеется, не входите в их число. А вот ваша дочь — несомненно, и теперь мы все знаем почему. Что мне нужно, так это чтобы она написала Кейлу письмо, которое она тайно передаст через одного из его друзей. В этом письме вы, мадемуазель, попросите его встретиться с вами за городской стеной в назначенное время. Я буду там с достаточным количеством людей, чтобы он был вынужден сдаться.

— Вы его убьете, — сказала Арбелла.

— Я его не убью, — ответил Боско, впервые повышая голос. — Я не сделаю этого никогда, по причинам, которые объясню только ему, когда он убедится, что я говорю правду. Он понятия не имеет, что я должен ему сообщить, но, если он этого не узнает, его жизнь будет такой же, какой была с тех пор, как он покинул Святилище, — жестокой, злой, навлекающей только бессмысленную гибель на головы всех, кто с ним соприкоснется. Вспомните, какие бедствия он принес в вашу жизнь. Я один могу спасти его от этого. Каковы бы, по-вашему, ни были ваши чувства к нему, мадемуазель, вам не дано понять, кто он. Попытаетесь спасти его — что вам никогда не удастся — и добьетесь лишь того, что погубите своего отца, свой народ, себя и прежде всего самого Кейла.

— Ты должна написать это письмо, — сказал дочери Маршал.

— Я не могу.

Боско сочувственно вздохнул:

— Я знаю, что значит быть облеченным властью и ответственностью. Выбору, который вам сейчас предстоит сделать, не позавидуешь. Что бы вы ни решили, все будет казаться неправильным. Вы должны погубить либо целый народ и отца, которого любите, — либо одного человека, которого тоже любите. — Арбелла смотрела на Боско, ошеломленная до немоты. — Но каким бы горьким ни был этот выбор, он не так горек, как вы это себе сейчас представляете. С моей стороны Кейлу ничто не угрожает, к тому же я все равно найду его рано или поздно. Его будущее слишком тесно связано с Божиим промыслом стать одним из нас и никем иным, причем совершенно особым среди нас. — Он откинулся на спинку стула и снова вздохнул: — Скажите, юная леди, несмотря на всю вашу любовь, несомненно искреннюю, как я теперь вижу… — Боско сделал паузу, чтобы дать ей время проглотить этот сладкий яд. — Неужели вы не чувствовали в нем чего-то… — Он запнулся, тщательно подыскивая нужное слово. — Чего-то рокового?

— Это вы своей жестокостью сделали его таким.

— Нет, это не так, — рассудительно ответил Боско, как человек, который понял, в чем его обвиняют. — В первый же момент, когда я его увидел еще совсем маленьким, я почувствовал, что в нем есть что-то, наводящее ужас. Я испугался. Я боялся этого маленького мальчика. Конечно, тому, что в нем было, требовалось еще придать форму, дисциплинировать, но ни одно человеческое существо не могло сделать Кейла таким, какой он есть. Я не настолько самонадеян. Я был лишь посредником Бога в том, чтобы «подогнать», изменить его натуру ко всеобщему благу и поставить на Его службу. Вы ведь сами видели это в нем, и оно вас пугало, что и не удивительно. Проявления доброты, которые вы иногда в нем замечали, — как крылья страуса: махать ими можно, но взлететь нельзя. Оставьте его нам и спасайте своего отца, свой народ и себя. — Он помолчал немного для большего эффекта и добавил: — И самого Кейла.