Пол Хофман - Левая Рука Бога

В первый момент он чуть не сошел с ума от восторга: вкус сахара и масла, казалось, взорвался не только у него во рту, но и в мозгу, да что там — в самой душе! Он бесконечно долго жевал, потом глотал, испытывая удовольствие, которое не выразить словами.

А потом его, разумеется, затошнило. К такой пище привычки у него было не больше, чем у слона — к полетам в чистом небе. Как человека, умирающего от жажды или голода, поить его следовало по капле, а кормить крохотными кусочками, иначе организм мог взбунтоваться и умереть от того самого, чего ему так отчаянно хотелось. В течение получаса Кейл лежал, изо всех сил стараясь совладать с тошнотой.

Когда ему стало чуть лучше, он начал прислушиваться к звукам шагов одного из Искупителей, обходящего барак, перед тем как объявить побудку. Тяжелые подошвы клацали по каменному полу, описывая кольца вокруг спящих мальчиков. Так продолжалось минут десять. Потом вдруг шаги участились, и Искупитель, громко хлопая в ладоши, закричал: «ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ!»

Кейл, которого все еще продолжало мутить, осторожно встал и начал натягивать рясу, стараясь, чтобы ничто не выпало из переполненных карманов; между тем полтысячи мальчишек, тяжело вздыхая и ворча, принялись копошиться в проходах между кроватями, мешая друг другу.

Но уже через несколько минут все они шагали под дождем, чтобы собраться в огромной каменной Базилике Вечного Милосердия, где им предстояло провести два следующих часа, скороговоркой повторяя за десятью Искупителями, ведущими службу, слова, давно утратившие для них всякий смысл. Кейл выдерживал это легко, потому что еще в раннем детстве научился спать с открытыми глазами и бормотать что положено вместе с остальными, при этом не дремала лишь крохотная часть его сознания, следившая за Искупителями, выискивающими тех, кто отлынивал от молитвы.

Потом следовал завтрак: обычная слякотная каша и «лаптя мертвеца» — так они называли зерновую лепешку на вонючем жире, тошнотворную на вкус, но очень питательную. Мерзость, но только благодаря ей мальчики вообще выживали. Искупители тщательно заботились о том, чтобы их подопечные имели как можно меньше удовольствий в жизни, но мальчики им нужны были сильными — те, которые оставались в живых, разумеется.

Только в восемь часов, когда все строем направлялись на тренировку на Плац Безмерного Всепрощения Нашего Искупителя, у троицы появилась возможность снова поговорить.

— Меня тошнит, — сказал Кляйст.

— Меня тоже, — прошептал Смутный Генри.

— И меня чуть не вырвало, — признался Кейл.

— Надо где-то все спрятать.

— Или выбросить.

— Ничего, привыкнете, — сказал Кейл. — Впрочем, если не хотите, я с удовольствием заберу вашу долю.

— После занятий я буду прибирать в ризнице, — сказал Смутный Генри. — Давайте мне еду, я ее там спрячу.

— Болтаете. Скверные мальчишки. Болтаете. — В своей обычной, почти сверхъестественной манере позади них возник Искупитель Малик.

Неблагоразумно было делать что-либо неподобающее, когда Малик находился поблизости, потому что он обладал необычной способностью подкрадываться к людям незаметно. То, что он без предварительного объявления стал руководить тренировками вместо Искупителя Фицсиммонса, повсеместно известного как Фиц Говнюк, поскольку со времен своего участия в Болотной кампании тот страдал хронической дизентерией, было большим невезением.

— Двести отжиманий, — распорядился Малик, отвешивая Кляйсту увесистый подзатыльник.

Он выстроил всех, не только их троих, в одну шеренгу, велел лечь, упереться в землю костяшками пальцев и делать отжимания.

— А тебе, Кейл, особое задание, — сказал Малик. — Будешь стоять на руках.

Кейл с легкостью встал на руки и начал сгибать и разгибать их в локтях. Вскоре у всех, кроме Кейла, лица исказились гримасой от тяжелых усилий, а Кейл продолжал упражнение так, словно мог делать его до бесконечности, взгляд его был пустым и витал где-то далеко, за тысячи миль. Вид его свидетельствовал о том, что ему просто скучно, хотя он нисколько не устал, несмотря на то, что двигался вдвое быстрей остальных. Когда последний из послушников, обессиленный, с ноющими от боли мышцами, закончил упражнение, Малик велел Кейлу сделать еще двадцать отжиманий — в наказание за демонстрацию своих физических возможностей.

— Я сказал тебе стоять на руках, а не отжиматься. Мальчишеская гордыня — лакомая закуска для дьявола. — Это было сказано, чтобы преподать урок морали стоявшим перед ним послушникам, но урок пропал втуне: взгляды послушников ничего не выражали — закуска, то есть легкое лакомство, перемежающее другие яства, вкусные или не очень, было чем-то таким, чего они даже вообразить себе не могли, не говоря уже о том, что никто из них никогда ничего подобного не пробовал.