Дмитрий Щербинин - Спящие боги

– Что?.. Что?..

Творимир попросил, чтобы она помогла ему сесть – она помогла. Он говорил:

– Один глаз заплыл, но хоть другой видит… Хорошо, что ты рядом. Анна… Я все не могу смириться, что вижу это в последний раз. Мне не пройтись по этому лесу, мне не сочинить больше ни стихов, ни песен. Мне больше ничего не видеть, не чувствовать. Впереди ведь – тьма. А я все не могу с этим смириться, Анна. И уйти я не могу. Если бы даже меня отпустили – я бы не оставил тебя, Анна.

– Ты помни: «Во тьме и свет, и жизнь, и нежность».

– Да не можешь ты этого знать! Никто этого знать не может!.. И все же я не оставлю тебя, Анна.

– И я тебя. Ты про цветок помни. – и еще раз осторожно поцеловала его в лоб.

– Анна! Анна! Но вот и кончился этот лес. Ты взгляни – какие поля! А река! А вон холмы вдали – видишь! Быть может, среди этих холмов такие дивные песни поют, но мне их не услышать… И все же я не оставлю тебя, Анна…

И тут к ним подбежал бледный, трясущийся Бриген, он шипел:

– Анна, я не могу позволить тебе оставаться с ним. Пойдем!..

– Только скажите своим воинам, чтобы они больше не трогали его

– Вы слышали – не трогайте его.

Анна ушла, и Творимир остался в одиночестве. Он с жадностью смотрел на природу, жадно хватался за каждое мгновенье. Но мгновенья утекали слишком быстро…

В Бригенграде уже знали о том, что предводители восстания схвачены, и их везут. И жители высыпали на улицы, жались к стенам домов, а тем, кому не хватало места – забирались на крыши.

Анна была закрыта в карете Бригена, но Творимира видели все. И смотрели на него по–разному: кто с жалостью, кто со злобой. И кто–то закричал с крыши ближнего дома:

– Скоро на наших глазах корчиться будешь!.. Твоя смерть долгой будет! Слышишь, ты?!

Творимир знал, что так и будет. Он пытался успокоить лихорадочно несущееся мысли, опустил голову. В плечо ударил булыжник. Творимир сжал зубы, чтобы не застонать…

Но вот заскрипели массивные врата, и они въехали на внутренний двор замка–исполина – на тот самый двор, где прежде уже сжигали Анну.

Творимир хотел еще раз увидеть Анну – как она будет выходить из кареты, но ему не дали – сразу накинули на голову мешок, и, держа за руки, повели.

Более–менее свежий воздух сменился воздухом затхлым. Волочащиеся за Творимиром цепи звенели по каменному полу, и гулко отдавались под низкими сводами.

Долго они шли. В замке были глубочайшие подземелья, но Творимира, как предводителя восстания, повели вверх, в камеру предназначенную для наиболее значимых преступников.

Несколько раз они останавливались: охранники, возле новых и новых дверей читали сопроводительную бумагу, открывали эти двери…

Творимира ввели в камеру, которой суждено было стать его последним пристанищем. Там сорвали с его головы мешок, и двумя толстыми, тяжелыми цепями приковали к стене. Эти цепи были устроены так, что Творимир все же мог двигаться, и проходить по большей части этой камеры.

Стены здесь были выложены из массивных, гранитных блоков. Толщиной отличалось и решетка. Пол был выложен соломой, но и под ней чувствовалась гранитная толща. Тюремщики проверили цепи, осмотрели камеру, и ушли – закрылась за ними толстенная стальная дверь, щелкнул замысловатый механизм ключа.

Выгибая кисть скованной правой руки, Творимир добрался до внутреннего кармана, и осторожно достал драгоценное зернышко серебреного цветка. И он заметил, что зернышко раскрылось – пробился крошечный росток.

– Что же ты? – спросил Творимир. – Тебе ведь земля нужна. А если ты такой хрупкий. Что, если погибнешь?..

Тут щелкнул замок – Творимир едва успел убрать семя – в камеру вошли тюремщики. Один из них рявкнул:

– А ну отвечай – с кем ты сейчас разговаривал?!

Творимир сжал губы, и ничего не отвечал. Тогда они повалили его на пол и стали бить ногами. У них были тяжелые кованые сапоги, и от каждого удара трещали кости. Один удар пришелся в челюсть, были выбиты зубы – Творимир молчал, и не издавал ни единого стона; но в душе он молил, чтобы не повредили семя… Наконец тюремщики утомились; пообещали, что – это «только задоток» и удалились.

Некоторое время Творимир не мог двинуться, но вот собрался, и, опираясь кровоточащей правой рукой, смог присесть: прислонился спиной к стене, и некоторое время просидел так. Легкие были повреждены, каждый вздох резал болью – он задыхался, в глазах темнело. Но все же Творимир и к этому привык…