Дмитрий Щербинин - Среди миров

– Но ведь ты же само, по своей воле отдало мне бессмертие! – изумился Саша.

– Значит, прожитые годы не дали мне мудрости спокойствия. Значит, поддавшись порыву отчаяния, перед тяжестью жизни, я согласилось на смерть. Но смерть – это забвение, а я хочу… я жажду жить! Смотри на меня! Смотри!!..

Саша пригляделся и увидел, что с головы дракона, да и со всего его тела отделяются маленькие частицы, они призрачным порошком закручивались в воздухе и исчезали бесследно.

ОНО стенало:

– Время берёт своё! Берёт меня! Растворяет в этом воздухе! Я стану частью света, частью тьмы. Но я не хочу этого! Всё происходит слишком быстро! Отдай, отдай мне бессмертие!..

– Нет.

– Отдай, и ты станешь прежним человеком.

– Нет. Ни за что!

– Отдай!!

С этим воплем ОНО обрушилось на Сашу. Поток огня, который расплавил бетон, потом удар многотонного хвоста – всё это не причинило Саше вреда, и даже боль, которую он при этом испытал, уже не была такой сильной, как при первом его падении.

Всё меньше человеческого оставалось в Саше. И когда ОНО обессилело, когда жалкой, распадающейся тенью упало в кипящий бетон – Саша взмыл вверх, вырвался из клубящихся клубов ядовитого дыма к свету, к лазурному небу.

И поднявшись над ночной стороной огромного, но уже ничего не значащего для него мира, он увидел Солнце. Теперь Саша чувствовал, где Светград, где Шегъгорърар и где Мария. И он летел туда. С каждой секундой скорость полёта возрастала.

А за ним действительно наблюдали. Но видели не Сашу, не человека, а плотную тучу, в которой преобладал, в основном, чёрный цвет, но также переменялись и другие оттенки. И наблюдающие надеялись, что больше никогда не увидят этого страшного, набирающего силы призрака.

Могли ли они знать, что этот монстр родился в мире Яблочный? На том мире душистых садов и благодатного вольного воздуха – мире, который снился им в самых сокровенных и бесценных, светлых снах?

Владар и повстанцы ушли искать Тикуна, а царевна Анна в сопровождении ещё нескольких людей, которые глядели на неё с нескрываемым интересом и даже – с изумлением, прошла через калитку в тёмный, ночной сад. Затем – по длинной аллее – к дому. Над её головой шуршали раскидистыми ветвями деревья, и царевна внимательным взглядом замечала, что там, в ветвях, тоже скрываются люди – дозорные.

Но вот и дом. Он казался небольшим снаружи, но уже внутри была потайная, ведущая подпол лестница; а под полом находилась просторная зала, в которой собралось много народа. Не только суровые, готовые к борьбе мужи, но и женщины и дети, которые тоже узнали правду о тайном вторжении Шегъгорърара, и были напуганы собрались в этом месте…

Они уже были предупреждены о появлении царевны Анны и, когда она вошла – в своём роскошном платье, источающая тонкое благоухание – они посмотрели на неё так, будто она одна могла их спасти; быть может, сказать несколько таких чудесных слов, которые сразу бы рассеяли всех их страхи, дали бы уверенность в победе.

Но что могла сказать Анна? Она сама очень волновалась, была бледна. Она очень устала, душа её болела. Где её родные? Где Владар, которого она так долго ждала, и который вернувшись, снова ушёл?..

И всё же царевна Анна, бледная, усталая, скрыла свою грусть; она улыбнулась ободряющей, светлой улыбкой, и вымолвила:

– Всё будет хорошо.

Потом она остановилась, посреди этого большого помещения, чувствуя со всех сторон внимательные, устремлённые на неё взоры, и не зная, что ей делать. Никогда, и во дворце, на встречах с важными послами других миров, она не чувствовала себя такой смущённой.

Что же ещё сказать этим людям, как одобрить их? Где найти мудрые, успокаивающие речи?

Но ей пришли на помощь, предложили усесться за стоявшем в углу столом, пригласили покушать. Тут же, впрочем, и смутились, проговорили:

– Что же мы вас нашей едой то потчуем? Ведь вы то привыкли к пище роскошной, царской, а он – всё скромно.

Тогда Анна ответила:

– Волнения отвлекли меня от мысли об желудке, но вот вы напомнили о голоде. Да – признаться, я очень голодна. Ведь, представляете, во дворце мне приходилось притворяться: якобы я не человек, а подделка. Соответственно, и есть мне было нельзя… Ну я, всё же, кое–как ухищрялась: находила возможность покушать, но это было так редко…

И вот перед Анной поставили большую тарелку, в которой дымились оладьи. Так же к оладьям полагалась и большая кружка с квасом.