Андрэ Лихтенбергер - Центавры

Никогда он не поднимет на нее своих светлых глаз, и она не сможет следить за ним в продолжение долгих часов, притаившись в чаще. Грудь центаврихи порывисто поднимается. Незнакомое страдание сжимает ей горло. Голова ее склоняется на грудь. Вдруг, на белое плечо девушки опускается чья-то рука. Засыпая, Клеворак вдруг увидел на берегу свою дочь. Тронутый, он приблизился к ней. От его ласки Кадильда вздрагивает и оборачивается. При виде ее лица, освещенного луной, пораженный вождь отодвигается. По щекам Кадильды струятся блестящие капли, они похожи на те, которые текут из глаз раненого оленя и человека, но они никогда еще не появлялись на глазах центавров. При виде плачущей дочери старик стоит, лишенный голоса, испуганный этим чудом, с сердцем, полным нерешительности.

Вдруг его охватывает негодование. Неужели собственная кровь станет унижать его? Подняв кулак, он делает шаг вперед. Кадильда склоняет голову, и вождь чувствует, как на его плечо скатывается теплая капля. Его рука тихо опускается на голову девушки. Огромное волнение кипит в его груди. Он колеблется… Но напрасно он ищет слова, которых не знает, и которые он хотел бы сказать. Медленным жестом он привлекает к себе белокурую головку… Так они долго стоят неподвижно среди влажной ночи.

Уже несколько раз три племени видели, как роскошь осени сменилась скучными дождями. В обнаженных лесах холодные ветры зимы крутят засохшие листья. Все живое прячется в чаще, все еще зеленой, или в лесах, где дубы, сосны, оливки, апельсины долго сохраняют свою листву; центавры, уныло бродящие под обнаженными дубами, ольхами и каштанами, в течение долгих недель слышат только крики волков да кабанов. Но скоро воздух снова потеплеет. Ветер веселит животных и покрытые пестрыми цветами лужайки, оживляет ветви деревьев. Еще редкие лучи солнца помогают расцвету весны. Лес снова одевается в свои обновленные зеленые одежды, птички, весело щебеча, строят свои гнезда. На коврах, покрытых новой травой, фавны возобновляют свои танцы.

При приближении летнего солнцестояния, когда прелестные цветы сменяются поспевающими плодами и ягодами, повелители чувствуют, что кровь в их жилах зажигается священным огнем размножения и бока их дрожат от желаний, и сверкающие глаза самцов прикованы к округленным формам самок, вздрагивающих под их взглядами. Когда орда народа с шестью членами возвращается с полей рэки, то их парочки часто сворачивают в сторону от обычной дороги. С нервным хохотом самки бросаются в чащу Самцы не отстают от них. Они долго гоняются друг за другом то убегая, то постепенно приближаясь, пока, наконец, пойманные, запыхавшиеся самки отдаются самцам… Потом, когда спускается ночь, оба ищут убежища в гротах, приветствуемые благосклонными взглядами стариков.

Но в этом году Крепс и Хурико, следуя за своими братьями, с неудовольствием качают головами. Вспоминая о прежних временах, они печалятся о том, что старинный пыл расы значительно охладел. Когда-то в это время парочки дюжинами уходили в чащу, ища там приюта для своей любви. Каждый самец охотно приближался к самым красивым центаврихам. Они же считали стыдом удаляться до тех пор, пока движение новой жизни внутри них не предскажет им рождения нового существа следующей весной. Все старики могут это подтвердить, что в старину приходилось по три и четыре рождения в год. Таким образом размножалось племя. Хурико сама произвела на свет восьмерых маленьких центавров. Двое были от Крепса. Улыбаясь, старики бередят прежние воспоминания, хотя, очень много лет прошло с тех пор. Теперь же все переменилось. Конечно, огонь желаний еще кипит в мозгу центавров. Они охотно приближаются к самкам, избегая буйных игр. Но никто уже из них не приходит в неистовство, добиваясь расположения красавиц. Хурико вспоминает, как она, из каприза или предпочитая ласки Клеворака, отказала однажды Крепсу и помчалась через степь. С каким бешенством самец бросился по ее свежим следам! В чение нескольких часов она ускользала от него. И когда, наконец, обессилев, она почувствовала, что колени ее сгибаются, обернувшись к нему, она закатила ему здоровенную пощечину и принялась его кусать. Тогда огромные руки Крепса зажали ей рот, скрутили руки и бросили на мох. Из этих объятий произошел Каплам.

Теперь же все делается иначе: когда капризные центаврихи возбуждают желания самцов, то они не знают, как их победить. Вместо того, чтобы взять их силой, они напрасно тратят слова, умоляют, печалятся, ждут и забывают. Прежде самки отказывали только из притворства или по робости, теперь же они очень часто бывают искренни: они упорно не выходят из средины орды и относятся презрительно к жгучим словам своих братьев. Крепс и Хурико снова качают головами, между тем как их взоры обращаются на толпу центаврих, которые толпятся около Кадильды. Там их дюжина и притом самых красивых. Но напрасно Хайдар, Харк и Каплам, самые сильные из самцов, атакуют их улыбками, страстными речами и многообещающими жестами. При одном взгляде на них, старое сердце Хурико трепещет. Но молодые дурочки даже не хотят их слушать. Тогда Крепс выражает свое мнение: во всем виновата Кадильда. Так, она первая уже несколько лет отказывается от любви. Еще не слыхано, чтобы центавриха в ее годы, такой редкой красоты, оставалась так долго невинной. Каждое лето она отказывает прекрасному Хайдару. Униженный этим поражением, он пренебрегает другими и все худеет. Остальные следуют ее примеру. Но вот невероятная вещь: уже два сезона, как ни одна из центаврих не рожает А между тем, после смерти Папакаля хищники уже несколько раз пожирали тела центавров, последнее было тело Питтины, в одно зимнее утро ее нашли мертвой. Тогда Хурико заявила: «Если самки не будут производить потомство и каждый год кто-нибудь из народа будет умирать, то сила центавров падет».