Анастасия Вихарева - Повернуть судьбу вспять

— И что? И там будет то же самое. Она же у меня больная. Учиться я ее не заставляла никогда, моя вина. Руки не дошли, а сейчас поздно. Да дура, и что? — с вызовом бросила мать. Недополученный комплект одежды, похоже, избавил ее от комплекса «большие люди». — Отца нет, я не успеваю. Уж, какие есть! Нам все равно до хороших-то людей далеко… дура, и пусть такой и остается.

Теперь ирония была в ее голосе.

— Ну, Тина, я бы не сказала, что Люба глупая девочка, — покачала головой Ингина мать. — Она так часто ставит в тупик, что я теряюсь. И не меня одну. Я ее как-то вызвала и задала вопрос, она ответила и продолжила развивать свою мысль, объяснила тему урока, которую мы должны были проходить только на следующем уроке, привела столько примеров, которых нет ни в одном учебнике. И, что самое интересное, весь класс заслушался. С темой не было никаких проблем, тему поняли все и с первого раза. И на физике, я слышала от Егора Ивановича, она объяснила и молнию, и рождение кристаллов…

— Люба, если ты можешь учиться, почему ты не учишься? — внезапно обратилась к Любке Мария Петровна.

Любка растерялась. Глупый вопрос. Неинтересно, тупо объясняют. Задай вопрос, все равно уходят от ответа, или посылают в библиотеку, в которой никогда ничего нет. Иногда учитель не нравится. Как с математикой, не ладится, и хоть ты тресни. Ага, признайся — себе дороже!

— Ну, надо что-то делать! — воскликнула Геотрина Елизаровна.

— Вы знаете, — недовольно повернулась к ней Мария Петровна, — мне трудно поверить, что Люба развязала драку с мальчиком, который на три года старше ее. Я что-то не пойму, вы меня за дуру принимаете?! — она строго взглянула на Ваську. — Может быть, ты объяснишь, почему опять начал распускать руки? Я тебя предупреждала?

— Предупреждали, — буркнул Васька.

— Еще одна жалоба, из школы я тебя исключу. Твой возраст, Вася, позволяет мне сделать это. Глубоко сочувствую твоему отцу, который в настоящий момент переживает не лучшие времена. Ты знаешь, о чем я.

— Я больше не буду! — побожился Васька.

— Так уж и не будет! — раздосадовано не поверила Любка, как-то по-новому взглянув на учителей. Оказывается, не все они были плохими…

— А он, наверное, в Любку влюблен… Всегда садится позади и проходу ей не дает! — пошутил кто-то из ребят.

— Кто?! Я?! — взбесился Васька и сразу примолк, заметив, что Мария Петровна смотрит на него.

— Вася, пересядь за другую парту, поменяйся с мальчиками, — Мария Петровна указала рукой на первую парту в третьем ряду.

— А можно мы оба? — попросил второй Васька. — Я с этой неряхой и дурой рядом сидеть не буду.

— Можно, — разрешила Мария Петровна. — Отныне это ваше место. Увижу, садитесь за Любой Ветровой, буду считать попыткой агрессии и вандализма. Это, Вася, будет твой последний день в школе. Ты меня понял?

— Понял, — покорно согласился Васька, пересаживаясь.

С благоговейным трепетом во все глаза, Любка уставилась на завуча, сильно пожалев, что Мария Петровна не ее классная. С таким учителем, наверное, нельзя было плохо учиться. Теперь она понимала и Таньку, и Ленку, которые перед уроками Марии Петровны бросали все, и бежали домой, оставляя и ее, и друг друга, чтобы готовиться. Мария Петровна тоже преподавала русский язык и литературу, а еще была их классным руководителем. Теперь она им завидовала, у нее у самой не было никакой надежды однажды попасть на ее урок. Марию Петровну боялись — даже директор, которым недавно стал ее мужем. Она повернула так, что все собрание ее не ругали, а как бы хвалили…

В состоянии сильнейшего потрясения Любка шла с матерью на работу, полная надежд и приятных воспоминаний. Наверное, ее распирало чувство удовлетворения. Ничего подобного с нею уже давно не случалось. От обид не осталось и следа. Мать шла впереди, не сказав ей ни слова, будто воды в рот набрала. И первым делом, когда пришли на почту, послала за водой. А после приказала к ее приходу помыть полы. В субботу с работы уходили рано, а где-то вообще не работали, и газеты ходили не все, только районная, которая была тоненькая, и разрешалось ее разносить в понедельник.

Когда Любка мыла полы, она могла думать о чем угодно. Голова оставалась свободной. Работа была не творческая, но голова, столько пережившая за один день, искала щель, в которую могла выплеснуть эмоции. Там, где начало берет дорога…

— Черным оком, зеленым глазом,

Мне подмигнули два волка сразу.

Один, белее белого снега,

Второй, чернее ночи черной, — Любка с маху окунула тряпку в ведро с силой отжала. —