Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

— Водичка… водичка-а-а… — бормочет счастливый голос над нашими головами. — Погрей, погрей водичку, ты, огненный, погрей. А ты, длинный, потри мне спину. Возьми камушек, камушком потри. Между лопаток, правее, правее, о-о-о-ох-х-х…

Стоп. Она что нас, за мочалки принимает? Как-то это… унизительно.

Нет ничего глупее отряда воинов, превращенного в отряд банщиков. Гвиллион покорно открывает все новые огненные жерла у края долины, сооружая для Хель нечто вроде джакузи, Фрилс сидит на колене богини и рассказывает о том, как пользоваться скрабом. А мы с Морком и Мулиартех тупо скребем камнями по ее бокам и груди, которые божество смерти без всякой стеснительности подставляет нам то так, то эдак. И только Марк ничего не делает. Сидит у богини на груди, оседлав каменный сосок, и кивает в такт трескотне Фрилс.

— Как же она чешется, эта правая сторона, — вздыхает Хель. — То вроде ничего, то чешется ужасно. А в горячей воде — хорошо-о-о-о… Вы маги?

— Нет! Косметологи! — рявкает Мулиартех.

— Ну, спасибо вам, великие косметологи, — улыбается Хель. — Спасли меня от кары.

— От какой кары? — осторожно спрашиваю я.

— Да! — Хель машет рукой. Мы бросаемся врассыпную, богиня испуганно замирает. Медленно-медленно опускает руку и продолжает: — Мы много тысячелетий назад с верхними богами поссорились. Завели дурацкий разговор, что важнее — жизнь или смерть. Ни до чего не договорились, но разругались вдрызг. Высшие боги наложили на нас кару, как они это любят. Эрешкигаль с тех пор ни на что глянуть не может, все у нее под взглядом на куски рассыпается. Тласолтеотль стала пожирательницей дерьма. А я лежи неподвижно и не почешись, хотя… — и она с тоской озирает свою кошмарную половину, покрытую пятнами гниения.

— Так вам троим это занятие не нравится? — изумляюсь я.

— Да как подобное может нравиться? — пожимает плечами Хель. — Все мы были совершенно здоровыми женщинами! Сливаясь воедино или поодиночке мы выходили ночами в верхние миры, со своей свитой, с музыкантами, со сворой адских псов, гуляли где хотели и вообще прекрасно проводили время. И обязанности свои в нижних мирах исполняли без всякого… самопожертвования. А сейчас! — и она опять осторожно машет рукой, стараясь никого не задеть.

— Как же ты раньше поступала с умершими, когда они приходили в твое царство? — интересуется Марк.

— Они приплывали по подземной реке, — охотно излагает Хель. — В черных обгорелых ладьях, хрупкие и легкие. Я забирала то, что им больше не понадобится, чтобы души стали еще легче, развеивала ладьи пеплом, пепел пускала по воде — и все! И не надо было их давить, а потом чувствовать, как они гниют подо мной, пачкая мне задницу всякой дрянью. А после кары и река пересохла, и души стали приходить другим путем — какие-то мясные, плотные души, с которыми и не знаешь, как быть…

— А хочешь, я тебе помогу? — интересуется Гвиллион, огненным сгустком возникая из темноты. — Устрою тебе вулкан прямо на краю долины. Сжигай эти души, а что останется, отправляй своим путем.

— Сделай это, огненный дух! — умоляюще складывает руки Хель. — И я приму твою душу по высшему разряду, когда умрешь!

Гвиллион взрывается фонтаном искр — огненным смехом — и улетает к началу нашего пути. Сила открытого пламени питает его, Гвиллион наслаждается своим легким, подвижным телом. Не нужно больше ползать по дну ущелья неповоротливым истуканом, можно летать и зажигать, как на дискотеке.

— И вам спасибо, водяные созданья, — спохватывается Хель. — Еще лет сто в вашей ванне — и я верну себе здоровую, белую кожу, которой завидовали даже верхние богини!

— Белую? — поражаюсь я, разглядывая угольно-черное тело богини смерти.

— А ты поваляйся в горелых и гнилых останках несколько тысячелетий, почернеешь не хуже меня! — сварливо отзывается Хель.

— Тебе надо набрать пемзы на склонах вулкана, — заводит свою шарманку Фрилс. — И вот так вот потереть себя со всех сторон, хорошенько потереть…

Богиня покорно скребет себя ноздреватым камнем и завороженно кивает.

— Через сто лет будешь красавицей, — подает голос Марк. — Даже лучше, чем сейчас.

Пусть меня превратят в каракатицу, если на щеках Хель не проступает девичий румянец. Она, потупившись, осторожно пересаживает Марка, а потом и нас с Морком на каменную бровку у стены, стыдливо уходит под воду до самого подбородка и томно прикрывает глаза.

— Эй, не засыпай! Куда нам теперь? — орет Мулиартех прямо в ухо Хель, выныривая из черных вод.