Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

— За ответом. Нам надо знать, что готовит детям стихий свободная любовь! — ни с того, ни с сего брякаю я. Получается двусмысленность. Я хочу объяснить, что имела в виду, но вместо этого только неловко молчу.

— Любовь всегда свободна, — разводит руками Гвиллион. — Оттого-то мы и не понимаем, что она с нами творит. Мы же никогда не знали свободы. У нас было сколько угодно времени и пространства, но свободы не было. Мы не научились с ней обращаться. Это чисто человеческое умение — останавливаться вовремя, будучи свободным.

— Когда я был маленьким, — неожиданно встревает Фрель, — я мечтал жить вечно. Или хотя бы долго-долго, лет… тысячу. И только сейчас понимаю: ничего это не меняет.

Марк смотрит на него так, словно видит впервые. Фрель смущается и умолкает. Зато пускается в объяснения Гвиллион.

— У духов огня есть то, о чем мечтают люди. Мы ведь бессмертны. Фоморы и даже морские змеи рано или поздно становятся частью бездны. А мы то греемся в огненных слоях, то спим в камне. И у нас — свое собственное время. Такое медленное, медленное время… Мы часто завидуем краткоживущим. Им нечего ждать и нечего откладывать на потом.

— А они все равно ждут и откладывают, — подытоживает Марк. — Время людей — быстрое и ограниченное. Но и это не заставляет нас поторапливаться.

— Кстати! — ворчит Мулиартех. — Если уж наши дела здесь окончены, не пора ли двигаться дальше?

Пора. Куда бы мы ни пришли, «нам пора» наступает мгновенно. Мы летим через мир Марка, словно пули сквозь живую плоть. И не замечаем ни того, что происходит с нами, ни того, что происходит с этим миром. Но так больше продолжаться не может. Если мы не остановимся сию минуту, мы не остановимся вообще никогда. И пробьем эту реальность навылет, вместо того, чтобы познать ее и… вылечить.

— Не пора! — категорично (а если быть честной, то попросту сварливо) заявляю я. — Два невыспавшихся, голодных и усталых человека — это ровно на два больше, чем мы можем себе позволить в пустыне… как она, кстати, называется?

— Мы называем ее просто Внешней Пустыней или Пустыней За Оградой, — отвечает бледный и несколько очумелый после сантерии отец Франсиско. — Другого названия у нее нет.

— Так вот, на дорогах Внешней Пустыни нет ни кроватей, ни умывальников, ни жареной свинины. А здесь — есть. Все, кто нуждается в еде, мытье и нормальном сне, тут и останутся. А все, у кого шило в… хвостовом плавнике, могут отправляться вперед, зайти подальше в пески и посмотреть, так ли ужасна наша участь, как я распинаюсь!

Теперь надо бросить многозначительный взгляд на бабку и смотреть, пока она не отведет глаза. Причем пристыжено.

Отведет, она, как же. Таращится на меня с такой гордостью, словно я ей Ирландию обратно отвоевала.

— Ну, Адочка, — мурлычет она, — уела старуху!

Все равно. Пусть говорит, что хочет. Марк и Фрель должны отдохнуть. Мы и так много на них навалили. А пустыня не пощадит ни людей, ни нас. Чем-то она меня пугает, эта пустыня. Чем-то помимо отсутствия воды.

Ах ты дрянь!

Все-таки мы, женщины, никакие бойцы. В минуту опасности нас захлестывают эмоции. Ярость наша выглядит так, словно на наших глазах кот-ворюга обгладывает гуся, любовно зажаренного и украшенного к приходу гостей петрушкой и подрумяненными яблочками. И вот, пожалуйста: зеленые веточки киснут на полу в лужах пролитого жира, потоптанные яблочки бесформенными комками украшают некогда чистую кухню, а золотую хрустящую грудку покрывают рваные кусаные раны. Если сейчас в дверь позвонят — кот останется жив. Но если у хозяйки хотя бы пара минут в запасе, велика вероятность, что она встретит визитеров с кошачьим трупом наперевес.

Разгневанной женщине недостает понимания: противник может быть опасен, а уже причиненный ущерб может увеличиться во много раз. Даже если противник — всего лишь кот без связей в высших сферах.

К горлу подкатывает черная волна гнева, но я осаживаю себя: прекратить! У этого штукаря тысячи фортелей в запасе. Он умело притворился Нуддом. А где сам Нудд? Вот о чем думать надо! Не о мести за очередной обман!

— Где сильф? — отрывисто спрашиваю я. Видар начинает глумливо хихикать. Фу, какая дешевая провокация. Умение глумливо, злорадно, ехидно, издевательски, презрительно ухмыляться, хихикать, ржать, посмеиваться людям доступно едва ли не с рождения. И они совершенствуют его всю жизнь, отыскивая больные точки на душе собеседника с неподражаемой меткостью. Видару в жизни не состроить такой рожи, на какую способна моя бабуля или моя шефиня. Уязвить меня? Молод ты меня уязвлять, плод ты фантазии!