Теплая улыбка тронула уголки моего рта. Она заинтересованно насторожилась. Тогда я снова нарушил молчание:
— Смотрю я на тебя и думаю.
— О чем?
— Повзрослеешь ли ты когда-нибудь? То есть, я хотел сказать — подрастешь ли?
— Интересный ты, — игриво пропела она. — Сам все прекрасно знаешь, и снова спрашиваешь.
— Но я хочу это услышать от тебя, — искренне попросил я.
— Захочу — повзрослею. Но мне этого не надо. Мне нравится быть такой. А потому я такая. Впрочем, как и ты. Ведь так, путник?
На сей раз, улыбнулся я. Приобнял ее, хотел потрепать по голове, но вдруг испугался разворошить ее «звездную корону». Тогда бережно положил руку на меховое плечо.
— Теперь ты спрашиваешь очевидное.
— Но я хочу это услышать от тебя, — искренне попросила она.
— Так, милая Тио, так. Именно так — не иначе. Пусть в мире, где возможно все — все может быть иначе. Но это так. Лишь потому, что в том мое изначальное желание. Равно как и твое. Ведь так, Тио?
— Да, наше изначальное желание едино, но мы разные, — пропела она, прижимаясь ко мне теплым боком.
Я трепетно вдохнул морозный воздух, запах костра, неземной аромат ее волос. И произнес:
— Лишь потому, что наше изначальное желание — быть разными.
— Да, потому мы и разные, — кивнула она.
— И в то же время удивительно схожи, — напомнил я.
— В чем?
— В изначальном желании.
Она с благодарностью посмотрела на меня. Улыбнулась, и протянула к огню маленькие озябшие ручки. Я тоже улыбнулся и прижал ее сильнее, словно отец любимую дочку. Нет, ей не холодно. Просто ей захотелось тепла, как и мне, как и вам, как и любому. Не знаю — человек она, или нет, но ей тоже нужно тепло. Пусть самая малая толика, но истинного тепла, которого она не могла подарить сама себе, как бы не старалась. Тепла, без которого невозможно существование жизни. Жизни как огня, порожденного искрой изначального желания.
Пушистый снег обильно валил с набухших черных небес. Ветер завихрял его, крутил, собирал в пригоршни, швырял в лицо. Но вокруг нашего костерка он смирялся, успокаивался, извинялся и редкими снежинками падал на наши непокрытые головы. Незаметно я провалился в сон. Хотя мое тело и бодрствовало, сидя у костра, я все же спал. И снилось мне, как маленькая девочка ворошила палкой костер и рассказывала удивительные истории. А я сидел и заворожено слушал. Но о чем они, я так и не разобрал…
Была ли волшебная ночь? Не приснилась ли? Это не важно. Главное — я помнил маленькую девочку по имени Тио. Я помнил ее большие карие глазки, исполненные далеко не детской мудрости и в то же время детской чистоты. Я помнил ее звонкий голосок, озорной смех, тихий шепот. И ее необычайные речи. Ее мысли. Я помнил ее еще до того, как встретил. Я помнил ее всю жизнь. Всю свою вечную жизнь. И она помнила меня. Всегда помнила и никогда не забывала. Наверное, потому мы и встретились, снова в первый раз, как бы глупо то не звучало. Но нет встречи без разлуки. Как, впрочем, и наоборот. Есть лишь время, что соединяет их. Да и не только их. Время соединяет все, что было, что есть, что только возможно представить. Ведь время — это изначальная сила, которая и приводит застывшую вечность в движение.
Ночь бесследно исчезла, растаяла среди могучих каменных исполинов. Утро окрасило хрустальные вершины и щербатые склоны необыкновенным розовым светом. Я медленно открыл глаза. И понял, что не смыкал их. Но разве стоит этому удивляться? Разве то чудо — спать с открытыми глазами? Все равно, что бодрствовать с закрытыми. Впрочем, это не важно. Важно то, что я впервые столкнулся с настоящим чудом. С маленьким говорящим чудом. И оказался в столь чудесном месте. Снова — впервые…
Вчера (или же вечность назад?) мы сидели в небольшом кругу света. Но ныне свет сочился отовсюду. Заснеженные пики гордо возвышались над головой, точно древние всевидящие мудрецы. Ветер затих. Прозрачное небо сияло ослепительной чистотой и голубизной. Над миром величественно звенела вековая тишина. Над миром плыл извечный покой. Тот, который невозможно нарушить, сколько не старайся. Здесь, на неведомом горном утесе, все усилия, даже самые исполинские, превращались в ничто. Потому что все обращается в ничто перед ликом вечности. Нет, она не высокомерна, не надменна, она не стремится кого-то унизить. Просто она вбирает в себя все, что ни есть. Поэтому любая сущая частица может с гордостью именовать себя вечной. Как любая капля может именовать себя водой, наравне с океаном. Любой вид жизни — есть пребывание вечности в определенной форме, в определенное время. Меняется время — меняется форма. Но материя никуда не исчезает. Изначальная материя, имя которой вечность. Или время. Или абсолют. Или Творец. Или какое-либо иное слово. Или все слова вместе взятые. Или вообще никаких слов. Ведь это не важно. Важна лишь истина, а не слово «истина». Важна суть. Но еще важнее — наше понимание этой сути.
Читать дальше