Ольга Романовская - Перстень Мериада

— Конечно, конечно! — заверила богиня, крепко сжав в кулачке заветную вещицу. — Я все ему объясню.

— Только не здесь, если тебя не затруднит.

— Не будь занудой!

— Это не занудство, а здравый смысл. Выметайтесь отсюда. Оба.

Дождавшись ухода «нежданных просителей», Мериад вернулся к себе и в который раз перечитал давно мучавшие его строки из книги Виарматы, в которых говорилось о загадочной смертной. Эта ничем не примечательная в силу своего происхождения (о нем даже не было упомянуто) девушка «победит смерть, мановением руки будет зажигать светила, без стука входить в любые чертоги и будет воспета земными и небесными голосами».

Интересно, чем она заслужит столь лестные отзывы, что такое сделает, раз Виармата не поленилась упомянуть о ней отдельно. Всего две строчки — но ведь о других людях она не писала вовсе. Родилась ли она? Если родилась, то любопытно взглянуть на неё. Что-то ему не доводилось встречать среди своих подопечных достойных столь громких похвал. Все души были как души, серость и уныние, если бы в Лену попала особенная, готовящая вскоре переродиться на земле, он бы почувствовал. Но нет — у всех душ были мирские заботы и чаянья.

Мериад захлопнул книгу. Мысль о том, что кто-то из смертных может хотя бы частично посягнуть на его прерогативы, вызывала в нём глухое недовольство.

За всю его долгую жизнь существовал всего один человек, который мог перечить ему и не считаться с его мнением, даже не человек, а полубог, вернее, полубогиня. Это была его дочь, дочь, которую он любил больше себя самого, которой пророчил великое будущее.

Мериад по-прежнему болезненно относился ко всему, что было связано с её именем, а это предсказание ещё раз всколыхнуло воспоминания о ней и собственном бессилии.

Если бы она не была так упряма, если бы он довёл дело до конца, она была бы жива и радовала своей красотой и непосредственностью его сердце. Тогда бы он знал, что у него есть достойная преемница, но… Судьба немилосердна даже к богам.

Коварная Марис сумела воспользоваться временной беззащитностью ее души, отправив её в небытие накануне великого дня, когда его девочка должна была пополнить ряды Бессмертных.

Бог ненавидел Марис, ненавидел за то, что его дочь лежит в серебряном гробу со стеклянной крышкой, и он не может оживить её — её души не было в Лене. Её нигде не было, он искал, но так и не нашёл. Может быть, где-то в Атмире, в этом жутком пугающем безвременье и безземелье? Бедная его девочка!

Мериад вздохнул. Да, ничего не вернёшь, и её не вернёшь. А тут ещё эта Натали со своим никчёмным протеже разбередила старую рану — тот перстень, который она у него выпросила, предназначался ей, его красавице.

Он закрыл глаза и вызвал в памяти образ дочери, рождённой ему Мелинсой: высокая, гибкая, с горящими тёмно-зелёными глазами, отливавшими медью волосами, которые она заплетала в косы и укладывала вокруг головы. Волосы у неё были длинными, когда она распускала их, мягкие волны укутывали её с головы до пят.

Не знавшая страха, она была его гордостью и любила его, любила, как никогда не любил его никто, тем более её свободолюбивая мать. Мелинса была всего лишь земной женщиной, пожелавшей избавиться от опеки брата, а Ринда… Разве может какая-то смертная девчонка быть лучше его Ринды, которую Ильгресса не пожелала возвратить ему? Не его ли дочери было предназначено очистить мир от скверны, не ей ли Натали подарила Камень богов, не её ли посвящала в свои секреты? Но Виармата и её книга отдали эту честь другой. Что ж, посмотрим, будет ли она её достойна.

Чтобы развеяться, он решил окинуть взором земные дела: жизнь людей неизменно вызывала на его лице усмешку. Ему бы их мелкие горести!

Перед его взглядом скользили детали мира, где светит солнце, но ничто не привлекало его внимания.

И вдруг Мериад замер и, приподнявшись в кресле, спроецировал увиденное на стену. На ней отобразилась одна из комнат королевского дворца, посредине которой стояла девочка в белом платье, подпоясанная розовым шарфом. Рыже-каштановые волосы обрамляли живое личико с горящими любопытными глазами.

Девочка шаловливо осмотрелась по сторонам, выглянула в приоткрытую дверь и опрометью бросилась к увешенной подарочным оружием стене.

Придвинув стул, малышка, встав на цыпочки, потянулась к луку и, изловчившись, сняла его с крючка. При этом она сама чуть не упала на пол.

Лук был больше неё ростом, но девочку это, казалось, ничуть не смущало. Нахмурив лобик, она отчаянно пыталась совладать с тетивой — разумеется, безуспешно. Одна из неудачных попыток кончилась тем, что лук больно ударил ее по носу. Но девочка не расплакалась, только надула губки.