Павел Блинников - Семь Толстых Ткачей

В небольшом кабинете, как и предполагал Рооми, обнаружилась кровать и пара людей, пытающихся оплодотворить презерватив. Рооми выпроводил их и швырнул Ли на кровать. Тот упал на спину, и уже собирался потерять сознание, но Рооми нанес удар ребром ладони по животу. Ли согнуло, слепец быстро перевернул его и наблюдал, как живот освобождается, выбрасывая на кровать смесь из желудочного сока, алкоголя и непереваренных колес. Ли рвало долго, все тело заходило в спазмах. Рооми наклонился к самому уху и зашептал:

— Ах, как больно голове.

Что же делать дальше мне?

В этом деле лучше нет,

Чем веселенький куплет!

Очередной порыв рвоты, как будто остановился на половине. Ли закрыл глаза, на секунду сознание пропало, а губы громко запели:

— Дурь выходит не спеша,

Тихо шифером шурша.

И сейчас клянусь — ей Богу!

Ни капли в рот, ни сантиметра в…

Последнее слово он прокричал, но никто не обратил на это внимания, ибо и он и Рооми разговаривали на русском языке.

Ли открыл глаза и почувствовал, что ему лучше. Мысли, наконец, текут в нормальном направлении, а разум трезв, или почти трезв. Пред ним стоял Рооми в темных очках, и скалился. Ли отметил, что до, этого безупречная прическа, полностью растрепана и волосы, вроде, даже шевелятся. Может от кондиционера?

— Как хорошо, что мы, в конце концов, встретились, — сказал Рооми.

— Как я сюда попал?

— Я вытащил тебя из пучины, если ты простишь мне мой стиль. Однако твое возвращение туда крайне нежелательно мальчик.

— Мальчик…

Ли хотел возмутиться, но в ту же секунду, стоящий в паре метрах Рооми переместился, и его лицо нависло над лицом Кахомы. Молниеносное движение руки, очки слетели. Ли в ужасе вытаращился на сшитые бельма. В небольших просветах между нитками и клочьями кожи, плескались черные тени.

— Слушай меня ты, кусок идиота, — прорычал Рооми. — Мы вложили в тебя столько сил не для того, чтобы ты сдох на середине пути!

— Но я думал…

— Ты так обдолбался, что утратил эту способность!

— Но Чан…

— Он слишком стар, чтобы что-то значить, идиот! Но опасен, а мы не хотим выступать раньше времени. Он еще может быть нам полезен.

— Так поэтому вы больше не приходили?

— Конечно болван! Чан установил за тобой такую слежку…. Да знаешь ли ты, что половина этой шантрапы, что ложится под тебя, или пьет за твой счет, состоит у него на службе?

— Нет…

— То-то и оно. Он хочет загнать тебя в психушку, или в могилу и тогда у него развяжутся руки!

— Вот сволочь!

Рооми надел очки и отошел от кровати. На ней, все еще блестела зеленоватая жижа, из желудка Ли.

— Конечно, сволочь, а ты что думал? Ты не представляешь, по каким правилам ведется эта игра, а он очень хорошо представляет…

— И что за правила?

— Если я расскажу, мне придется тебя убить. Как, рано или поздно, мы устраним Чана. Я думаю, скорее рано…

— А почему не сейчас? — Ли подскочил с кровати, но организм, в отличие от разума, не очистился и он упал обратно.

— Потому что сейчас он нам нужен. Но мы убьем его на премьере фильма, вместе с Толстыми Ткачами. А вернее, предоставим эту честь тебе.

— Мне? Это здорово! Клянусь Рооми, я не подведу!

— Конечно, не подведешь, у тебя просто не будет выбора. Если после премьеры он уйдет живым, на следующий день ты станешь мертвым.

— Вы убьете меня?

— Нет, Чан, или Толстые Ткачи.

— Я не понимаю…

— И это хорошо. Ты просто пронеси на премьеру оружие и убей его. Нас он будет опасаться, а тебя считает кретином, весьма заслужено кстати.

— Эй!

— Я говорю что вижу. Попробуй опровергнуть мое мнение. Попробуй выполнить то, ради чего твой отец оставил тебе корпорацию. Попробуй хоть что-то, а иначе умрешь. И умрешь не как мужчина, а как сопливое ничтожество в луже собственной мочи и блевотины!

Рооми, кивком головы, указал на зеленую лужу. Ли посмотрел и немного побледнел. Немного, потому что и до этого, лицо цветом соответствовало извести.

— Я не умру так, — прошептал Ли.

— Это хорошо, но это лишь слова. Мы увидимся на премьере, или не увидимся никогда.

За Рооми захлопнулась дверь, а Ли все еще смотрел на бывшее содержимое утробы. Кусочки суши, половинки таблеток и все зеленое от абсента. Нет, он не умрет в луже такого!

Японец

Посреди огромного зала, уставленного тысячами статуй, разыгрывался спектакль одного актера. Японец не мог говорить — губы окаменели; он плохо видел каменными глазами, но незнакомец в шелковом кимоно, хотя бы забрал его боль. Теперь он превратился в настоящую статую, слушающую пламенные речи, вот уже несколько часов подряд. Черный шелк мелькал в просветах статуй, незнакомец размахивал руками, то переходя на крик, то спускаясь до шепота. Он то подбегал, то исчезал и появлялся в другом конце зала. Его наряд уже несколько раз загорался от нестерпимой жары, но он небрежно тушил его, а на шелке не оставалось никаких следов.