Мария Ермакова - Зеркала

Утери закашлялся и открыл глаза.

Над ним нависала огромная черная фигура. Он узнал человека, виденного им в тронной зале рядом с Адамантом. Принца Ванвельта.

— Я задам тебе только один вопрос, — низко наклонившись к нему, сказал тот. — Только один. Если ты правильно ответишь на него — я отпущу братьев. Если нет…, - он отодвинулся и отошел в сторону. — Видел ты Логира? — неожиданно спросил он.

Утери вздрогнул.

— Видел, — тихо ответил он.

Ванвельт уселся за стол рядом с темной фигурой.

— Хочешь уподобиться ему?

— Уподобиться в чем? — Утери поерзал, пристраивая немеющие конечности. — В безумии? В предательстве?

Фигура в черном зашевелилась. Явственно послышалось хихиканье.

Ванвельт кивнул палачам. Они встали с двух сторон от Утери. Худой нежно взял его за руку. Длинные пальцы палача, затянутые красной тканью перчатки были чувствительными, как у музыканта.

— Ответь мне, — заговорил Ванвельт, поднимаясь и снова принимаясь расхаживать, — где символ Верховного священнослужителя? Где Троица Нотэри? Кому он отдал ее?

Утери удивленно поглядел на него.

— Он никогда не снимал ее. Когда его забирали — она была у него!

Ванвельт остановился. В то же мгновение музыкальные пальцы палача крепко сжали мизинец Утери и вывернули. Раздался хруст. Утери закричал.

Палач убрал руки за спину и вопросительно уставился на принца.

— Ай-ай, как нехорошо говорить неправду! — зашелестел вдруг голос из недр черных одежд.

Услышав его, Утери перестал кричать и, тяжело дыша, вжался в стул. Палач снова взял его за руку.

— У Нотэри его не оказалось, вот ведь досада! — сказал Ванвельт. — Ты был с ним рядом — может, видел, куда он дел его? Спрятал?

— Или отдал тебе? — снова зашелестел голос.

Утери ощутил, как голову сжимает горячим кольцом адская боль. Она перекрыла боль от сломанного мизинца. Она полыхала огнем, и стоило ему шевельнуться, как огонь перекидывался с головы на все тело.

Им очень нужно знать — внезапно, понял он. Отчего-то Троица важна для них. И они не убьют его сейчас потому, что им нужна правда, а не его смерть. И еще он понял, как они пытали Нотэри.

Боль захватывала все большую территорию. Она почти дошла до сердца, но где-то там, глубоко, притаилась белая искра — его вера. Слова молитв забылись. Он повторял, как заклятие, имя Богини. И боль вдруг отступила. Уменьшилась до размеров его головы. Давление, которое он испытывал извне, отпустило его. И он снова — откровением — понял: они ничего не узнали от него. И не узнают. А что они сделают с его телом — неважно.

— У меня нет Троицы, — хрипло проговорил он.

Он говорил чистую правду.

— Если ты отдашь нам Троицу — мы отпустим братьев. И все закончится! — Ванвельт внимательно смотрел в его лицо. — Подумай, юноша. Мы не торопимся. У тебя еще много чего можно сломать.

— Да-да, — хихикнула темная фигура. — Мы будем делать это пла-но-мер-но! — он нарочито произнес слово по слогам.

— Ломайте! — хотел было ответить Утери, но потерял сознание.

— Слабак! — буркнул Ванвельт. — Принесите ему воды. А мне вина.

— Волк, ты ошибся, — Мор поправил капюшон, который не снимал, и откинулся на стуле. — Никакой он не слабак. Слабаком был предыдущий. А с этим придется возиться долго. Может, поужинаем?

— Согласен! Принесите ужин сюда. Позовем Адаманта?

— Не надо! — Мор покачал головой. — Не мешай ему. Королевские обязанности отнимают слишком много времени. Но кто-то должен делать эту нудятину? Мы на это и рассчитывали, когда сажали его на трон, не так ли?

— Твоя правда! — кивнул Ванвельт. — Пусть играется с короной — он так о ней мечтал. А мы займемся действительно важными вещами!

Это утро можно было с полным основанием назвать зимним. Ночной снегопад совсем забелил землю, словно молоком, лишь пещеры в холме неприятно чернели.

Шторм продрых до полудня и вскочил, ошарашенный и возмущенный.

— Что случилось? — поинтересовался он первым делом у неподвижно сидящего у костра дэльфа. Тот равнодушно пожал плечами.

— Ничего.

— Почему ты не разбудил меня ночью?

— Зачем? Ты выспался, а мне все равно не хотелось спать.

Шторм подозрительно посмотрел на него и ушел к ручью.

Инвари устало откинулся на седло, плотнее закутал плащ и через минуту был уже во сне.

Ему снова снились сплетенные тела. Но на этот раз на снежной, а не травяной, перине. Женщина была узкобедра и белокожа. Ее гладкие черные волосы змеились по свежо пахнущему снегу. Она металась в любовном жару, как в лихорадке, и пряди живыми блестящими полосами сочились сквозь пальцы держащего ее мужчины, сильного, плечистого, смуглого. Они двигались в самом центре белого вихря, вздымаемого неправдоподобным сном вокруг них, и Инвари, смотрящий сверху, видел их игру от начала до самого конца, когда жар затопил тела и снег превратился в пар и осел капельками на их разгоряченной коже. И была еще чья-то улыбка. Неприятная и странная, как косой взгляд в спину, она беспокоила его и была так очевидна, что он не понимал, почему те двое ее не замечают.