Руслан Бурбуля - Тут дьявол с Богом борется…

— Береги себя.

— И ты тоже. Ну тогда все, пока.

— До встречи!

Рома закрыл ракушку мобилы и уставился на пеструю компанию, что направлялась в его сторону. Среди нескольких цыганских женщин вышагивал молоденький сержант милиции. Спереди, быстрым шагом шел неудачник-попрошайка, и указывая в его сторону своим грязным указательным пальцем, что-то в захлеб объяснял всей этой "честной компании". Когда разноцветные юбки подошли практически в плотную, Роман встал со скамейки, и поставив во внутренний карман пиджака свой телефон, хмурым взором уставился на только что подошедших.

— Гражданин, вы что это себе позволяете!? А ну предъявите ваши документы. — самоуверенно потребовал страж порядка.

— Ты что сержант, вообще страх потерял? Забыли, как надо представляться перед этим самым гражданином?

Милиционер опешил. Обычно его здесь все боялись. Он "крышевал" над местными попрошайками, карманниками и щипачами, к тому же был привыкший "рубить" здесь — на вокзале, пару сотен даже с тех приезжих, кто имел документы в полном порядк, а уж о всяких там гастробайтерах и говорить не приходилось. В общем, вокзал он считал своей вотчиной, в которой он был полновластным господином. Однако порядок есть порядок. Уставившись мутными, белесыми глазами на стоящего перед ним "лимиту", он скорчил недовольную физиономию, и что-то отрапортовал себе под нос.

— Я не расслышал вашей фамилии сержант и не заметил, что бы вы отдали честь? — Ромин голос сейчас походил на скрип пенопласта по стеклу.

— Ай, ромавэ! Вы только поглядите на этого пижона. — тяжелые золотые серьги большой цыганской матроны, при каждом ее жесте, издавали звонкую трель.

— А штоб у тебя рука отсохла, поднявшаяся на моего сына. — вступила в разговор вторая женщина.

Шлеп… — и звонкая пощечина слилась с едтиную гамму с заголосившей во все горло женщиной.

— Да что ты себе позволяешь? — страж порядка потянулся к своей кобуре.

— Что тут происходит? — донеслось с сзади.

Все присутствующие, включая Романа, уставились на двух здоровенных детин, что теперь выглядывали из-за спин цыганского табора.

— Э-э… — попытался сориентироваться милиционер, — А вы кто, собственно говоря, будете?

— "Дед Пихто", молокосос.

Говоривший был одет в очень дорогой костюм и кожаное пальто. Из его, расстегнутой на две пуговицы рубашки, виднелся огромный, в два пальца, золотой жгут.

— Так… — с глубокомысленным выражением лица протянул второй. — Мертвые есть? Нет… Ну, тогда, Роман Александрович, почапали с нами. Ведь мы не обознались, Роман Александрочичв?

— Не обознались. — согласился Роман и поправив на своем плече сумку, в котором покоился "нотбук". Взял в левую руку походный рюкзак, где находилась сменная одежда и другие личные вещи, он направился прямо на в толпу, которая впрочим, незадумываясь расступилась.

В последний раз, посмотрев в глаза цыганенка, он тихим голосом заметил.

— Помни о своем приобретенном опыте, может для тебя еще не все потерянно.

— А соси ты… У-а-а. — пискнул байструк, схватившийся за внезапно разболевшуюся часть головы в области затылка.

— Помни! — удовлетворенно кивнул уже сам себе Роман и направился за своими провожатыми.

Остановившись в дверном проеме на выходе из общественного туалета, он сложил себе под ноги обе свои сумки и простер свою правую руку в верхний угол, а левую в нижний. После чего крестообразно, десять раз, поменял их положение.

"Кислый" и "Шнырь" смотрели на него как на идиота. Впрочем, не только они. Несколько посетителей также обратили внимание на манипуляции незнакомца.

— "Кислый", че это с ним?

— А я знаю? Все они колдуны на башку пришибленые. Моя бы воля, всю бы их "братву" отправил бы на костер, как это делали с ними в средневековье.

— Где, где? — не понял "Шнырь", который в отличие от птицы "Говоруна" с измальства не отличался ни умом, ни сообразительностью, за что, впринципе, и отсидел три срока.

— В пи..е. Тебе-то какая разница? — раздраженно наехал на него "Кислый".

— Что умный, да! То же мне, "бригадир" нашелся!

— Ты еще поговори у меня. Все, кончай базар, вон, колдун закончил свой танец. Бери его сумку, а то еще пожалуется "пахану", что мы были к нему невнимательные. Тот нас тогда поимеет во все щели.

— Я что носильщик? — оскорбился "Шнырь", выпятив вперед тупо-образный подбородок, от чего сразу же стал походить на здоровенную гориллу.

— Бляха-муха, Шнырь! Ты меня уже задрал за сегодняшнюю ночь. Сейчас ей богу получишь по морде.