Пожалуйста, примите во внимание, что язык этот предназначался для личного пользования, что создавался он «для себя», а вовсе не для того, чтобы с ним проводили научные эксперименты (даже носитель у него был один-единственный — сам автор). И потому в нем, тщательно — и напрасно — оберегаемом от посторонних взглядов, в избытке «красивостей», потому он семантически и фонетически сентиментален, притом, что значения слов, вероятнее всего, банальны донельзя, что в них не ощущается того кроветока, тех отголосков мировых потрясений, каких обыкновенно требуют критики. Прошу вас: будьте благожелательны и снисходительны, ибо, если у подобных творений имеются какие бы то ни было достоинства, они заключаются в их интимности, особости, в их робкой индивидуальности. Публичное обнажение души — тяжелейшее испытание, и я прекрасно понимаю стремление моих безвестных коллег сохранить свое увлечение в глубокой тайне.
Oilima Markirya
Man kiluva kirya ninqe
oilima ailinello Iute,
nive qimari ringa ambar
ve maiwin qaine?
Man tiruva kirya ninqe
valkane wilwarindon
limelinqe vear
tinwelindon talalinen,
vea falastane,
falma pustane,
ramali tine,
kalma histane?
Man tenuva suru laustane
taurelasselindon,
ondoli losse karkane
silda-ranar,
minga ranar,
lanta-ranar,
ve kaivo-kalma;
huro ulmula,
mandu tuma?
Man kiluva lomi sangane,
telume lungane
tollalinta ruste,
vea qalume,
mandu yame,
aira more ala tinwi
lante no lanta-mindon?
Man tiruva rusta kirya
laiqa ondolissen
nu karne vaiya,
uri nienaite hise
pike assari silde
oresse oilima?
Hui oilima man kiluva,
hui oilimaite?
Последний корабль
Кто увидит
белый челн, уходящий
в никуда под стоны
бледных призраков на борту
стоны горестные?
Кто у зреет
этот призрачный челн
в море кипучем,
в море бурунном,
в море пенистом,
на крыльях парящий,
на сверкающих крыльях
в свете меркнущем?
Кто услышит,
как воет ветер,
листва шелестит,
как камни рычат
под луной тоскливой,
луной увядающей,
луной умирающей,
мертвенно-бледной;
поджидающей бездны
движение тяжкое?
Кто увидит,
как сгущаются тучи,
как клонится небо
к изможденным холмам;
пучину вздыбленную,
бездну разверстую
и тьму, нисходящую
с вековечных небес
на развалины башен?
Кто узреет
ладейный остов
на зеленых камнях,
блики тусклые
на костях белесых
утром последним?
Кто узреет закат последний?
Nieninque
Norolinde pirukendea
elle tande Nielikkilis,
tanya wende nieninqea
yar i vilya anta miqilis.
Ioromandin eller tande
ar wingildin wilwarindeSn,
losselie telerinwa,
talin paptalasselindein.
Как легко заметить, это скорее песня, чем просто стихотворение. Дословно она переводится следующим образом: «Легко и радостно, вприпрыжку, шла малютка Ниэле, девушка-снежинка (Nieninqe), и ветерок срывал поцелуи с ее уст. А навстречу ей — лесные духи и феи вод, что кружились бабочками, светлые жители Волшебной Страны, и палая листва звенела в такт их шагам».
А вот пример более строгого, метрического слога:
Earendel
San ninqeruvisse lutier
kyriasse Earendel or vea,
ar laiqali linqi falmari
langon veakyrio kirier;
wingildin о silqelosseen
alkantameren urio
kalmainen; i lunte linganer,
tyulmin talalinen aiqalin
kautaron, i suru laustaner.
Буквальный перевод таков: «На белом коне плыл Эарендел, в ладье по морю стремил свой путь, и волны зеленые рассекала носом ладья. Пенные девы плескались в волнах, и волосы их белоснежные сверкали в лучах солнца; ладья гудела, как натянутая струна, и мачта гнулась под напором ветра, наполнявшего парус». (Ветер не «ревел» и не «завывал», а всего лишь «дул постоянно».)
Стихотворный же перевод будет звучать так:
Эарендел у руля
Белый скакун волну раздвигает,
Белый корабль путь пролагает,
Эарендел у руля.
Седые валы грядут вереницей,
Белая пена в клочья дробится,
Брызги на солнце блестят.
Всадники пенные — кудри льняные —
Мчатся по-над волнами, шальные,
Дикую песнь завели.
И, голосам ликующим вторя,
Зыблется, плещет зеленое море,
Берег исчез вдалеке.
Выгнулся парус, ветром богат,
Струнами снасти тугие звенят,
И нет предела пути.
Эарендел у руля.
Вперяет взор в бескрайний простор,
Правит к Западу он.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу