Наталья Михайлова - Земля Горящих Трав

Он ощутил, как его мышцы сейчас напрягаются точно так же, как на экране монитора.

— Все-таки выпей, — посоветовал Стейр. — Станет легче.

Сеславин взял у него бокал дрожащей рукой… и молча поставил на стол.

Сеславин сидел на диване, положив на колени руки, сцепив ладони в замок.

— Значит, эта блестящая змея Ри и ее доходяга-любовник теперь отдыхают в вашем дивном мире? — поинтересовался Стейр. — Даже не могу представить, каково им там. Может, и хорошо, хотя сомневаюсь, что Ри так уж легко обходиться без парка автолетов и бассейна с подогревом. Или за предательство родной цивилизации вы ее всем обеспечили?

Сеславин низко опустил голову. Некоторое время Стейр молча разглядывал его.

— Я попрошу Армилла дать тебе два-три дня отдохнуть… — наконец сказал он. — Ты сам виноват, Сеславин. Ты всегда ненавидел нашу "милосердную диктатуру"! Поздравляю, ты попал в такие условия, когда у нас просто нет милосердных способов для работы с тобой.

Сеславин держал ладони в замке, чтобы канцлер не видел, как у него дрожат руки.

— Святое дерьмо! Тебе же было бы легче, если бы тебя можно было безболезненно подключить к какой-нибудь штуке и за час-другой скачать все данные, которые нас интересуют. Ты же не считаешь, что я садист? — примирительно спросил Стейр. — Наши методики заточены под земных людей, а не под вторженцев из сопределья. Нам просто не хватает технологий, чтобы обойтись с тобой достаточно мягко. Кстати, возможно, именно теперешние опыты позволят нам в будущем более милосердно осуществлять подобные мероприятия с твоими друзьями-террористами.

Сеславин медленно поднял голову. Он хотел что-то сказать, но только беззвучно шевельнул челюстью. Он чувствовал себя опустошенным. Стейр доверительно взял его за локоть:

— Ну, ты слушаешь меня?.. Я сострадаю людям. Я страдаю за них. Как верховному правителю Земли, мне приходится противостоять тупости и агрессивности обыкновенных людей, защищать их от их пороков, решать их проблемы. Вдобавок я должен кормить сотни тысяч аутсайдеров, которые меня же и поносят!.. Ради их защиты мне приходится теперь брать на свою совесть тяжелое бремя… — Стейр еще ближе наклонился к Сеславину, опираясь на ручку кресла. — Знаешь, о чем я мечтаю? О том, чтобы я мог позволить себе абсолютное милосердие, даже к таким, как ты. Например, был бы я гребанным магом из книжек Адви Данруса. Достаточно щелкнуть пальцами, чтобы у вас начисто стерлись из памяти последние пять лет.

— Пять лет поисков… потерь, открытий? — хрипло спросил Сеславин, его тусклый взгляд ожил и блеснул.

— Ты очень сильный человек, — тихо произнес Стейр — Мне это нравится. Ты меня ненавидишь, но я люблю всех, я прощаю… Я бы хотел обладать абсолютным могуществом, чтобы проявлять абсолютное милосердие, даже к тем, кто ненавидит меня. Ты понимаешь? Я бы отпустил тебя в твой мир, если бы действительно мог щелкнуть пальцами и лишить твою расу воли к агрессии против меня.

Сеславин разжал руки, чтобы отереть влажный от пота лоб. Неожиданно Стейр удержал его ладонь:

— Мне тебя жаль, — добавил Стейр. — Ради чего ты готов издохнуть? Чтобы дать свободу и счастье всем людям этой убогой Земли — так тебе промывают мозги там, в Обитаемом мире?

Сеславин с тупым удивлением посмотрел на свою руку в узких ладонях канцлера. Тот продолжал говорить:

— С чего ты взял, что они несчастны? На Земле Горящих Трав жили дикари, не имевшие собственной культуры… пока, конечно, ваши землепроходцы им ее не придумали! — усмехнулся Стейр. — Племена, которые здесь обитали, — это прошлое. Ведь у них уже нет ничего самобытного! Просто нет. Мы дали им прогресс и духовность. В школах преподаем высший вселенский принцип… — он помолчал. — Ты образованный человек, сам должен знать: древние формы религий, когда богам придумывали собственные имена и судьбы, были смешны… Сейчас этого нет, зато есть высший вселенский принцип. Наша цивилизация продолжает верить в высшую волю! — значительно подчеркнул Стейр.

Сеславин чувствовал себя беспомощным. Канцлер говорил доверительным тоном, заглядывая ему в глаза и не выпуская руки. Стейр словно искал сочувствия, ждал какого-то особенного понимания со стороны пленника. Он выжидающе всматривался в окаменевшее лицо иномирца:

— Говорят, ты молишься в камере, Сеславин. Видишь, даже такой, как ты, нуждается в чем-то высшем.

— Вы не поймете, канцлер, — вздрогнул Сеславин. — Ярвенна — не божество. Она идеал.