Любовь Пушкарева - Утраченный покой

Но благодаря солнышку я очнулась, прекратила борьбу с собой не на жизнь, а на смерть, и задумалась. Как быть? Час, два – и солнце начнет терять силу, а я вновь погружусь в бессознательное состояние борьбы. Как это ужасно – не помнить себя. Не помнить, как здесь оказалась и что вообще делала несколько часов. Как избавиться хоть от части того, что Седрик в меня влил? Не пожалел, сука, силы. Если бы не клятва и не Страж, я бы сейчас сидела у его ног, как комнатная собачка, у меня бы не было шансов – его сила руководила бы мной, как марионеткой…

В глазах потемнело, из горла вырвалось рычание, а в руке оказалось что-то обжигающее и тем не менее правильное и уютное.

Я в ужасе уставилась на руку, в ней был стилет. Тот самый. Моя Ненависть.

Когда он появился, кровавая пелена спала, как будто ему, стилету, не нравилось, что во мне хозяйничает чужая сила.

– «Ты поможешь мне?» – робко спросила я его.

– «Если ты захочешь» – пришел ответ.

Я не спешила сказать «да, хочу», что-то подсказывало, что нельзя заключать такую сделку. Нельзя давать стилету-ненависти еще больше силы и власти, чем он взял, выпив меня до дна.

– «Как знаешь…» – и он втянулся в руку рукояткой вперед, как нож в хитрые воровские ножны.

Но он все же помог мне, погасил вспышку, которую я так неосторожно вызвала. Теперь я постаралась быть умнее и думать исключительно о деле.

Увы. Я была в тупике. Просто выплеснуть грязную бурую силу вкуса крови я не могла, она была не моя и совсем меня не слушалась. Хуже того, чем дольше она была во мне, тем больше пропитывала меня. Это как пятно – не смоешь сразу, потом вовек не вытравишь. Обычно в подобных ситуациях наращивают свой, родной vis, и он выедает чуждый.

Но я была искалечена.

Я не могла работать со своей привычной силой.

Как?

Как мне показаться на глаза Лиану? Да нервный флерс и умереть может от такого. Пижма! Пижма точно умрет… Эта мысль упала с глухим стуком, и я тут же постаралась отвернуться от нее, забыть. Флерсы, мой самый ценный и самый сильный источник, сейчас бесполезны.

Тони и Шон. Но вот беда – их сила чистая, зеленая и красная соответственно, без белой примеси. И та бурая дрянь во мне замечательно усвоит подпитку и лишь укрепится, если я от них покормлюсь.

С людьми-мужчинами та же проблема. Секс из светлого и радостного может легко превратиться в топливо этой грязи.

Вик…. Пожалуй, он единственный мог бы мне помочь.

А если нет? Если, увидев меня такой, он не выдержит, сломается и изменит свое отношение ко мне? Или грязь во мне возьмет вверх, и я сама всё испорчу и оттолкну его?

Нет. Я не могу рисковать Виком и тем, что между нами есть. Или было.

Сама? А как же я справлюсь с этим сама?

Я билась в сетях сомнений и страхов, не находя выхода. Солнце неумолимо ползло на запад к горизонту, наполняя меня тоскливым ужасом. Как мне ночью остаться в разуме? Как? Как вообще пережить эту ночь? Дальше будет чуть легче, но как сейчас выстоять на острие ножа и не упасть?

Выхода не было.

Я вцепилась в какой-то кабель, решив, что главное – никуда не уйти с этой крыши, главное – оставаться здесь всю ночь. Тогда может быть, я не наделаю глупостей, и не потеряю себя окончательно.

Надо думать только о том, как я держусь за кабель, и всё. Держусь за него, и всё. Ничего больше нет. Только этот толстый, грязный кабель на воняющей битумом крыше. И всё.

Я впала в ступор, не полное беспамятство, но и не в разуме. Сидела и смотрела на свои руки, держащиеся за кабель… Темно… Стало совсем темно, но я все же различала свои руки.

– Пати… Пати… – бархатный вкрадчивый голос, но отчего-то он напоминает восковой плод на витрине. Раньше экзотические фрукты окунали в воск и выставляли для привлечения покупателей; плод гнил, но это не было заметно, пока не растекалась зловонная лужица или кто-то неосторожно не брал его в руки. Голос был таким же: красивым и гнилым.

– Пати…

К моей руке, держащейся за кабель, прикоснулась белая ладонь; меня передернуло от брезгливости: никакая змея не может быть столь противной, разве что мертвая и гнилая.

– Я принес тебе спасение. Рисковал собой ради тебя, – раздраженно продолжил голос, – Посмотри!

И другая ладонь схватила меня за подбородок и развернула голову.

Я пискнула от брезгливости и даже бросила кабель, чтобы отбиться от него.

– Не прикасайся ко мне!

– Хорошо-хорошо, – он поднял руки, будто сдавался, – Вот, – белая рука указала чуть в сторону. – Это тебе. Это твое спасение.