Мэрион Брэдли - Лесная обитель

Эйлан показалось, что глаза Богини засверкали ослепительным блеском и озарили ее душу. А может, это всего лишь свет солнца? Сбросив с себя пелену грез, она осознала, что жмурится от пронизывающих кроны деревьев ярких лучей.

– Эйлан! – услышала девушка раздраженный возглас Диды. Должно быть, та уже не первый раз окликала ее. – Что с тобой сегодня?

– Дида! – воскликнула Эйлан. – Разве ты не видела Ее? Не видела в озере Богиню?

Дида покачала головой.

– Ты сейчас похожа на одну из тех святош, живущих в Вернеметоне, которые вечно твердят о каких-то видениях!

– Как ты можешь так говорить?! Ты же дочь архидруида. В Лесной обители ты могла бы стать сказительницей!

Дида поморщилась.

– Женщина-бард? Арданос ни за что не позволил бы такое, да и я не желаю всю жизнь сидеть взаперти с целой сворой женщин. Лучше уж вступлю в Братство Воронов и вместе с твоим молочным братом Синриком пойду сражаться против Рима!

– Тише! – Эйлан огляделась вокруг, словно деревья могли слышать их. – Будто не знаешь, что об этом не следует болтать даже здесь? И потом, вместе с Синриком ты хочешь не сражаться против Рима, а спать рядом с ним. Я ведь заметила, какими глазами ты смотришь на него! – сказала она с шаловливой усмешкой.

Дида покраснела.

– Что ты в этом понимаешь! – вскричала она. – Посмотрим, что ты будешь делать, когда потеряешь голову из-за какого-нибудь мужчины. Вот уж тогда я посмеюсь над тобой. – Она стала складывать скатерть.

– Этого не будет никогда, – возразила Эйлан. – Я хочу служить Великой Богине! – На мгновение в глазах у нее потемнело. Девушке показалось, что и вода зажурчала громче, словно ее слова были услышаны владычицей озера. Дида сунула ей в руки корзину.

– Пошли домой. – Она направилась вверх по тропинке. Но Эйлан медлила. Ей послышалось нечто совсем не похожее на журчание родника.

– Подожди! Ты разве не слышишь? Оттуда, из кабаньей ямы…

Дида остановилась и повернула голову. Девушки прислушались. Теперь звук был гораздо слабее, как будто стонало раненое животное.

– Надо пойти и посмотреть, – наконец вымолвила Эйлан, – хотя из-за этого мы наверняка не успеем вернуться домой засветло. Но если туда кто-то свалился, мы позовем мужчин, чтобы они вызволили несчастного.

На дне кабаньей ямы лежал юноша. Он был весь в крови и дрожал. С меркнущим светом угасала и его надежда на спасение.

В яме было сыро и грязно, стоял мерзкий запах испражнений животных, которые когда-то попадали в эту ловушку. В дно и стенки были вбиты острые колья. Один из них вонзился ему в плечо. И хотя юноша решил, что рана не очень опасная, ибо ушибленная при падении рука занемела и он почти не чувствовал боли, она, тем не менее, вполне могла оказаться смертельной.

Но смерти он не боялся. Гаю Мацеллию Северу Силурику исполнилось девятнадцать лет, и он присягнул на верность императору Титу. Став офицером римской армии, он впервые изведал вкус сражения еще в том возрасте, когда его подбородок покрывал лишь густой пушок. Однако умереть в яме-ловушке, словно глупый заяц, – эта мысль приводила его в ярость. «Кроме себя винить некого», – с горечью думал Гай. Послушался бы Клотина Альба, так сидел бы сейчас у теплого очага, попивал пиво да заигрывал бы с дочкой хозяина Гвенной. Эта девушка с легкостью отбросила добродетельные манеры, свойственные жительницам внутренних районов Британии, и усвоила смелое поведение женщин, живших в Лондинии и других римских городах, так же как ее отец без усилий выучил латинский язык и привык носить тогу.

Но ведь его направили в это путешествие, потому что он хорошо изъяснялся на британских диалектах, припомнил Гай, и губы его скривились в мрачной усмешке. Его отец, Север-старший, был префектом лагеря в Деве, где располагался 11 Вспомогательный легион. На заре завоевания Британии, когда Рим еще надеялся покорить местные племена, вступив с ними в союз, он женился на темноволосой дочери вождя силуров. Гай научился говорить на языке этого народа даже раньше, чем ему удалось пролепетать первое слово на латыни.

В былые времена, разумеется, офицеры Имперского легиона, стоявшего в Деве, не считали нужным излагать свои требования на языке народа завоеванной страны. Да и сейчас Флавий Руф, трибун второй когорты, не утруждал себя подобными любезностями. Однако Мацеллий Север-старший был префектом лагеря, подчинялся только Агриколе, наместнику Рима в Британии, и отвечал за то, чтобы жители провинции и воины легиона, охранявшие завоеванную территорию и ею управлявшие, жили в мире и согласии.