Николай Князев - Владигор. Римская дорога

— Может, и так, — кивнул головой Владигор, не отрывая взгляда от лица Доброда, и тот смутился, потупился. — Да только неудобное место он выбрал награбленное прятать — возвращаться за ним несподручно…

Вирем кивнул согласно словам князя, но опять же молча.

— Может, кто из вас видел какого-нибудь незнакомца, показавшегося ему странным?..

— Да многих видали… — неопределенно пробормотал Доброд. — Нищие проходили, беглые от прислужников Климоги прятались… Купцы даже заезжали. Любой мог оставить…

И все же кто-то из них двоих что-то знал, но вот что?..

Если бы Владигор мог читать мысли, дело сильно упростилось бы. Но такое доступно лишь чародейской братии, да и то с согласия друг друга. А что, если бы эти двое согласились?.. Владигор не отрываясь смотрел на спорщиков. Невольно они смутились, поникли головами. И говор толпы умолк, на площади сделалось необычайно тихо — лишь изредка звякнет оружие в руке стражника. И в этой вязкой тишине послышался Владигору чей-то голос, неведомо чей, и молвил этот неведомый одно-единственное слово: «Оба»… А вот что «оба» — невиновны или виновны, — того голос не досказал.

— Судный поединок! — приговорил князь.

И Доброд, и Вирем вздрогнули, услышав приговор, хотя и ждали от князя именно этого слова…

Дружинники расчистили в толпе круг для спорщиков. Послали отроков за оружием — пусть выбирают, какое кому по руке. Спорщики выбрали добрые кольчуги, шлемы да щиты. Меч у каждого был свой. Встали друг против друга, и пошла рубка. Без затей рубились — силой каждый взять хотел. Один замахнется — другой щит подставит. Другой мечом рубит — опять по щиту клинок бьет. Слышно было, как дружинники меж собой фыркают — «я бы так ударил… да этак»… Вирем все же исхитрился — черкнуло самое острие по щеке Доброда, кровь брызнула, но устоял Доброд, стер кровь с лица и вновь пошел на друга-врага своего. Так яростно, что тот обороняться только успевал. Справа ударит, потом слева. Потом опять справа… И вдруг крутанулся на месте, сделал полный оборот и опять справа ударил. Вирем, ожидавший удар слева, не успел щитом прикрыться, и клинок Доброда рассек ему плечо и грудь. Рассудил Перун, за кем правда.

Рассудил Перун, за кем правда. Вирем умер прямо на площади перед дворцом. Последнего слова предсмертного молвить не успел. А Доброд поехал к себе в вотчину, и там рана у него на лице воспалилась, будто от внутреннего огня, в три дня он от горячки в могилу сошел. И его Перун не пощадил. Неужто оба были виноваты? Или каждый невинен? Может, надо было послать кого из старейшин учинить допрос всем родственникам, заставить на капище Перуновом клясться? Может, в самом деле кто-то третий виноват, а двое невинных в землю полегли? Остались дети без отцов сиротами. Захиреют вотчины, станут легкой добычей разбойников или соседей. А ведь ты их, князь, судил. Что ж так рассудил плохо? Найденное добро ты велел оставить себе, — правда, сполна отсыпал вдовам погибших золотых монет поровну за ту находку. Да что с того? Это даже не твоя вира, князь, это малость, о которой и вспоминать-то стыд. Да только что себя казнить попусту? Сколько людей за тебя погибло и еще погибнет?! О каждой душе печалиться — слез не хватит. А не печалиться — станешь как Климога…

Известие о смерти Доброда принес ему Филька, объявившийся во дворце по своему обыкновению внезапно. Прилетел филином, ударился об пол, обернулся человеком и вот теперь сидел за столом, ел холодное мясо, попивал вино таврийское.

— Видишь, как вышло, — проговорил Владигор. — Я — Хранитель времени, а своих людей уберечь друг от друга не умею. Начнут злые языки болтать — молод князь, не умеет людей рассудить.

— Не казни себя, в судном бою промашки не бывает, — поддакнул Филька. — Коли двое погибли, выходит, оба и были виноваты…

От этого «оба» Владигор невольно передернулся. Вновь вспомнил неведомый голос, прошептавший: «оба».

— Мешок с добром нашли, а поделить не сумели — жадность одолела. Поступили бы по-братски, не было бы меж ними ссоры. И сами бы на суд не ходили, и меч друг против друга не поднимали… Логично? — вставил Филька книжное слово и подмигнул Владигору: мол, и я в Белуновы книги заглядывал.

— Но ведь я не за мешок их судил, — отвечал, хмурясь, Владигор. — По Совести они виноваты. Ну а по Правде?

Филька захохотал:

— Да, князь, ты загадки задаешь не хуже старого скомороха.

— Что ты смеешься? Или ответ знаешь?

Филька замотал головой:

— Другое ведаю: каждая из вдов положит сыну в колыбель перепачканную в крови мужнину рубаху и будет колыбельные песни ему напевать все про месть да про голову врага, которую надо бросить возле отчего порога. Не будет между этими семьями мира.