Вениамин Шехтман - Инклюз

В этот день Нарга никуда не ушла, а заснула возле огня. Заснул и я, довольный и сытый в любом смысле этого слова. Но спал недолго: только до момента, когда Браа разбудил меня особым, используемым только на охоте, когда надо проснуться быстро и бесшумно, способом. Он поманил меня за собой к выходу, и, не удовольствовавшись тем, что мы вышли из дома, отвел на порядочное расстояние в сторону.

— Она их. Мы говорим про уход, про Пырра, про лысую — она идет, говорит старику. Помни! — Браа предостерегающе поднял ладонь. Он вовсе не уговаривал меня не иметь с Наргой никакого дела, просто призывал к бдительности. И, вероятно, был совершенно прав.

— Она в доме — говорим о еде, об охоте, какой снег глубокий. Как уйдем, как лысую заберем, только там говорим, где не слышит никто, — предложил Браа и я, естественно, согласился с этой нехитрой конспирацией.

Бегство вдвоем не вызвало бы у нас с Браа никаких затруднений. Обернулись, и только нас и видели. Но это было бы совершенно бессмысленным поступком. Да, мы скучали по нашим. Но ведь среди черноволосых, мы жили даже не на положении пленников, а как равные. Бежать самим — не от чего. А бежать, только чтобы утолить тягу к своим — как-то недостойно двух лучших охотников племени. Мы должны были уйти вместе с Иктяк, да к тому же получить удовольствие, расправившись с тем, кто убил нашего друга. Даже Браа, незнакомый с концепцией мести, вполне разделял мое желание расправиться со стариком, а в идеале — и с кровожадным истуканом. Вот только он не понимал, а я чувствовал, но не мог объяснить, что столб с костями — не более чем передатчик, костюм на вешалке, в который периодически облачается некто, кто и принимает кровавые жертвы.

Зима, между тем, становилась все студеней, все многоснежней. Дни делались короче и скоро совсем исчезнут, оставив ночь полновластной хозяйкой мира до самой весны. Никто не ходит северной ночью через перешеек. Никогда мне не доводилось слышать о таком смельчаке. И у нас не было никакого желания войти в легенды как те, кто совершил это впервые. С побегом нужно было торопиться.

Как ни велик мамонт, а все же многочисленный народ черноволосых приел и его. За исключением той, не самой вкусной и сытной части, что заморозили на черный день. Спорадические охотничьи вылазки не могли насытить все племя, наставало время большой охоты. Как рассказала мне Нарга, последняя охота года всегда была самой масштабной, даже огненный промысел мамонта не шел в сравнение с ней.

Перед наступлением полярной ночи неисчислимые стада карибу откочевывали на юг. Они шли быстро сплошным серым ковром, так плотно и целеустремленно, что гнали перед собой волков и даже медведей. Вот на эти-то, уходящие на юг стада, и охотились черноволосые, запасая обильную пищу на всю зиму.

В охоте участвовало почти все племя. Мужчины били оленей на переправах, лед которых проламывался под тяжестью стад, но карибу двигались вплавь почти с той же скоростью, что и пешком. Женщины здесь же разделывали туши, а старики и дети помогали или мешали всем в зависимости от своих личных качеств. По окончании охоты или, вернее, мясозаготовок, длившихся несколько дней, все поголовно нагруженные мясом и шкурами, возвращались в лагерь. Если же охота была удачней обычного (неудачных охот на памяти черноволосых не было), то наоборот переносили лагерь к мясу.

За то время, что я провел среди черноволосых, я ни с кем, кроме Нарги, не свел дружбы, ни с кем не сошелся коротко. Причиной ли тому моя неприязнь к ним или их темперамент: черноволосые, и так-то мрачноватые люди, не слишком меня привечали, вероятно, из-за моих выраженных неандертальских черт, казавшихся им слишком грубыми, отталкивающими. Хотя Нарга, наоборот, хвалила меня за ширину плеч и мощь рук; то же, что я не так быстроног и изящен, как черноволосые мужчины, ее не смущало. Мой нос вдвое больший, чем у любого в их племени, она тоже находила привлекательным. И часто повторяла, бытующую у них поговорку, о прямой зависимости длины одних частей тела от размера других. Это неправда, иначе Браа, носу и ушам которого позавидовал бы и мамонт, не смог бы ходить — запутался.

Из-за того, что друзей у меня среди черноволосых, даже тех, с кем я ходил за куропатками, не нашлось, нам с Браа предстояло действовать на большой охоте самостоятельно. Бить оленей в воде мы не могли — лишних лодок: ни долбленых, ни, тем более, ценных, плетеных и обтянутых шкурами, у черноволосых не было; личное плавсредство нам бы не дали. И в уже сработавшиеся экипажи не звали. К тому же Браа, как все наши, страшно боялся глубокой воды.