Вениамин Шехтман - Инклюз

А хотел старик, чтобы мы присоединились к племени. Он отдавал должное нашей силе, но особенно его впечатлила способность оборачиваться. Похоже, черноволосые были напрочь лишены этого умения. Интересно, как же тогда они выживали, да еще и процветали, ведь такого многочисленного и так сытно и организованно живущего племени мне еще видеть не доводилось. Собственно на сытость жизни старик и упирал. Выходило, что и детей мерло немного и круглый год мясо не переводилось, якобы умели они его заготовить впрок. Заготовить-то особенно зимой дело нехитрое: закопал в сугроб и знай, сторожи, а то в момент украдут. Но сколько же надо мяса заготовить, чтобы все не проесть! На этот заданный жестами и мимикой вопрос, старик разъяснил, что черноволосые добывают не только мамонтов, но и тюленей, рыбу, загоняют целые стада оленей и овцебыков.

Все-таки, похоже, что он хочет принять нас в племя исключительно для того, чтобы выведать, как же мы оборачиваемся. Ни зачем другим двое пришлых, пусть даже сильных охотников, черноволосым не нужны, сами отлично справляются.

"А потом ты нас идолу скормишь?" — задал я вопрос, изобразив идола с помощью ладоней приставленных к вытянутой ноге. Старик вздохнул, и твердо ответил, что нет. Если нас примут в племя, мы станем своими, а своих идолу не отдают. Затем и ловят чужих людей и приводят живьем зверей, чтобы не отдавать своих. Я был уверен, что старик не врет, но все-таки сомнение оставалось. Сейчас свои, да, а потом объявят чужими и изваянию в пасть. Однако предложение придется принимать. Хотя альтернатива и не упоминалась, вряд ли ею были теплые проводы с припасами на дорогу и прощальными объятиями. Эту мысль я донес до Браа и он, смирив свое буйство и свою ненависть к старику, согласно кивнул, когда я выразил согласие вступить в племя черноволосых.

Старик облегченно вздохнул, и сразу же отношение к нам изменилось. Нас развязали, растерли нам руки, затекшие в узах. В дом принесли дрова и пучок тлеющей травы. Оружия, правда, никакого не дали.

Мы развели огонь и грелись возле него до тех пор, пока не решили, что можем выйти к черноволосым и никого не убить.

Оказалось, что для того чтобы стать частью племени нужно пройти специальный обряд. У наших, у тех неандертальцев, которых я считал своими, ничего подобного не было. Пришел человек, понравился, пусть живет. Сроднится со всеми, никто и не вспомнит, что он пришлый.

Обряд оказался несложным, но противным. Пили какой-то горячий настой пополам с кровью, а потом мне и Браа сделали косые надрезы на руках. По два на каждой. Шрамы от таких же надрезов были на предплечьях у каждого черноволосого мужчины. У женщин — по три. В разрезы втерли какую-то черную жижу, как я понял, она ускоряет заживление. Может и так, пахло от нее дегтем.

В завершение церемонии нам дали по ножу и по копью. Ножи у черноволосых отменные, из розового кремня. А копья слишком легкие, да и наконечники нам с Браа привычны более массивные. Мы решили, что при первой возможности, отыщем свои собственные, неосмотрительно брошенные нами. Жаль, что у Иктяк не хватило ума подобрать их.

Кстати Иктяк мы вскоре увидели. Она входила в один из домов с охапкой сухой травы. Кто еще живет в этом доме, мы не знали, но подойдя ближе, увидели среди следов, ведущих в дом и из него, три пары, которые встречались гораздо чаще других, и не принадлежали Иктяк: старой маленькой женщины, мужчины с быстрой походкой и тяжелого, но невысокого мужчины.

Не зная, куда себя приткнуть, мы пошли в наш дом, и Браа лег спать. А я поддерживал огонь, и, как оказалось, не зря. Где-то через час пришла молодая черноволосая женщина. Она принесла нам мамонтиного мяса, которое я сразу же положил на угли, а сама стала обучать меня языку черноволосых. Первое что я выучил это ее имя — Нарга.

Наверное, она была тем, кого много позже назовут лингвистами. Никто из людей, кого я знал раньше, никогда не думал, или, по крайней мере, никак не выражал своих мыслей о языке, на котором говорит. Нарга тоже не баловала меня теоретическими выкладками, но по тому, как она строила наши уроки, было сразу понятно: она много и тщательно думала о том, какие слова важнее других, как группировать их друг с другом, какие приемы использовать для запоминания. Это было особенно удивительно, учитывая то, что Нарга не говорила ни на каком языке, кроме языка черноволосых и даже не знала, хотя и догадывалась, о том, что у других людей речь может отличаться от принятой в ее племени. Кстати, она заговорила на нашем языке даже раньше, чем я на ее, хотя это она учила меня, а не наоборот. В первый же день мне удалось запомнить с десяток слов из языка черноволосых, а заодно убедиться, что он довольно близок к нашему. Ни одного идентичного слова, но попадаются общие корни и, главное — одинаковая напевность (точнее рычальность), почти полное отсутствие шипящих звуков и обилие горловых.