Джеффри Форд: Девочка в стекле

— Что случилось, малыш? — сказал Антоний.

Я сел на кровати, сразу же проснувшись, и рассмеялся, услышав знакомый голос.

— Ну, не тяни резину. Ты где?

Я объяснил ему насчет конференции.

— Ну ее в жопу, твою конференцию. Приезжай ко мне.

Антоний дал мне адрес и номер телефона и без дальнейших разговоров повесил трубку.

Прочтя доклад на следующее утро, я улизнул с конференции и взял напрокат машину. Антоний жил недалеко — в холмистой местности рядом с Беркли. Время едва перевалило за полдень, когда, заблудившись два-три раза, я все-таки нашел подъездную дорожку к дому. Он одиноко стоял на лесистом холме.

Я постучал в дверь, и мне открыла молодая мексиканка. Она представилась — Марта, домработница, — и провела меня во дворик на краю холма, чуть в стороне от дома, откуда открывался захватывающий вид на долину. Антоний наслаждался видом, сидя в плетеном кресле под сводами беседки, увитой виноградом. Перед ним стоял плетеный столик со стеклянной столешницей, на котором я увидел пепельницу, пачку сигарет и банку пива.

— Антоний! — воскликнул я.

Он с улыбкой повернулся ко мне. Антоний не ссохся с возрастом, как это бывает обычно, а остался таким же гигантом. Лицо его испещрили морщины, он полысел, редкие волосы стали белыми. Но глаза были пронзительно-голубыми, проницательными и живыми, как всегда.

— Ну, малыш, может ты наконец со мной поздороваешься?

Я подошел и обнял его. Он обхватил меня своей огромной рукой: невероятная сила осталась при нем. Он показал на кресло напротив, и я сел. С моих губ сразу же сорвались слова:

— Так что же тут случилось с вами?

Антоний рассказал, как, приехав в Калифорнию, решил, что здешний климат его вполне устраивает, и уже больше не возвращался назад. Только однажды он послал письмо Вонде, Каучуковой Женщине, которая, получив весточку, сразу же к нему приехала. Они так и не поженились, но прожили счастливо и открыли прибыльный бизнес по выращиванию марихуаны.

— Разве я тебе не говорил, что всегда хотел стать фермером? — спросил он.

Вонда умерла от рака в 1956 году, и Антоний отошел от всех дел — денег они накопили достаточно для безбедного существования. А теперь, сказал Антоний, он вполне доволен жизнью — сидит на солнышке, попивает холодненькое пиво и предается грезам наяву.

Потом я рассказал ему о себе, об Исабель, о нашей жизни.

— Здорово, малыш. Шелл гордился бы тобой.

— Антоний, мне пятьдесят, а ты все еще зовешь меня малышом.

— Пятьдесят? Господи, какой щенячий возраст. Ты вот поживи с мое. Я себя чувствую как трехсотфунтовая фрикаделька. Мой мозг заржавел — сто лет не было для него никакой работенки.

— А что Шелл?

Антоний глубоко затянулся и покачал головой.

— Беда, малыш. Как только ты уехал в Мексику, а я — в Калифорнию, Шелл и Морган купили ферму. Они слишком долго оставались в старом доме. Как-то ночью она сгорела дотла вместе с ними. Полиция сказала, что это был поджог, потому что пожар был страшный — тела обгорели до неузнаваемости.

Я не был готов к известию о смерти Шелла. Я надеялся, что Антоний скажет, где его найти. Слезы подступили к моим глазам, но я сдержался.

Антоний продолжил рассказ, устремив взгляд на долину. Голос его звучал до странности глухо.

— Обвинений никому не предъявили. Но я знаю, чьих рук это дело.

Я знал, что он имеет в виду Монстра и людей, стоявших за Агариасом. И я знал, что даже тридцать лет спустя после тех событий Монстр все еще был жив.

— Шелл был замечательным человеком, — сказал я. — Взяв меня к себе, он спас мою жизнь.

— Да. Но ты, к счастью, сумел отдать ему долг в ту безумную ночь.

— А ты никогда не задумывался о девочке в стекле?

Антоний выпрямился в своем кресле.

— Я думаю об этом чуть ли не каждый день. Тут есть кое-что, о чем я хочу спросить тебя уже давно. Тот призрак, который явился Шеллу…

— Шарлотта Барнс.

— Ты ведь тут ни при чем, а? — спросил он, улыбаясь.

— Ты шутишь?

— Не-а, — прошептал Антоний, и в его глазах снова появилось это отсутствующее выражение.

— Я так думаю, это был настоящий призрак.

— Может быть.

— Ты что имеешь в виду? — спросил я.

— Ты помнишь, в каком состоянии был Шелл перед тем, как это случилось? Хандрил, будто его кто шарахнул пыльным мешком. Он был хорошим кидалой, но не великим — ему для этого не хватало беспощадности. Он знал все трюки, все приемы, умел все. Это, позволю себе сказать, было у него в крови. Но сердце к этому у него никогда не лежало. Он изо всех сил пытался убедить себя, что он такой же бездушный, каким был его отец.