Анри Лёвенбрюк - Ночь волчицы

У земли память не такая, как у людей. Мы думаем, что все знаем об истории и о мире, но в давние, забытые ныне времена существовало много чудес, которые сегодня исчезли без следа. Помнят о них только деревья, да небо, да ветер… Камень, возможно, видел конец всех веков. Ибо у каждого века свой конец. Но люди предпочитают об этом не вспоминать.

Архидруид Эрнан внезапно проснулся от глухого стука в дверь.

Обычно ни один слуга Сай-Мины не осмеливался так бесцеременно будить главу Совета. Солнце едва показалось над горизонтом. Вчерашний вечер был долгим и трудным. Такими были все вечера после великого разгрома. Споры продолжались до глубокой ночи. В Совете разгорались страсти. Каждый сваливал вину на другого. Никто не знал, что предпринять. Как справиться с бедой. И снова встать на ноги. Никогда до сих пор Совет не ведал подобного поражения. Даже бегство двоих отступников было не так страшно, как война, которая сегодня расколола Гаэлию на части.

Конечно, времена сейчас смутные и ненадежные. И все же было не принято будить Архидруида без серьезной на то причины. Но за дверями своих покоев Эрнан слышал настойчивый и тревожный голос слуги. Случилось что-то ужасное, в этом не оставалось сомнений.

Старик медленно встал и натянул белый плащ с длинными рукавами. Слуга по-прежнему колотил в дверь. Эрнан взглянул в большое зеркало, висевшее перед ним. На него смотрел изнуренный человек. Печаль изгнала надежду из его взора. Почему Мойра выбрала именно его, чтобы противостоять самому тяжелому перелому в истории Сай-Мины? Как ему выдержать это достойно?

Он глубоко вздохнул. Нужно быть готовым ко всему. К какой угодно вести. К самой худшей из новостей. Удара можно ожидать с любой стороны. Потому что Мойра начала невиданное доселе разрушение. Мир станет другим. Он уже начал меняться.

Когда Архидруид распахнул дверь своей большой комнаты, он увидел в глазах слуги страх. Глубокий страх, который, казалось, лишил его языка. Единственное, что несчастный сумел выговорить, когда друид спросил, что случилось, было:

— Там, внизу.

Эрнан в отчаянии вздохнул, отстранил слугу и направился к лестнице, ведущей во двор. Сан не позволял ему бежать, он обязан был всегда сохранять достоинство и держать осанку и все же спустился так быстро, как мог, опираясь на длинный посох.

Спустившись, он увидел во дворе молчаливое сборище. Друиды, магистражи и слуги стояли неподвижной толпой, плечом к плечу. Они выстроились в круг в середине двора. Все взгляды были устремлены в одну сторону.

Эрнан вытер лоб. Он все понял, но не хотел этому верить. Сжимая посох, Архидруид поспешил к собравшимся.

— Расступитесь!

Люди расступились перед ним. Когда наконец он дошел до середины двора, то был ошеломлен открывшимся ему зрелищем. Он готовился к худшему, но то, что он увидел, потрясло его сильнее, чем он мог ожидать.

Дуб был выкопан.

Столетний дуб исчез из большого двора. Священный символ Сай-Мины был похищен. Посреди тринадцати каменных тронов зияла гнетущая пустота. Широкая яма в земле. Угроза. Оскорбление. Предательство.

Все взгляды обратились к Архидруиду. И на каждом лице Эрнан прочел одну и ту же тревогу. Во всех глазах то же ожидание и оцепенение. Сай-Мина только что лишилась души.

Старик слышал стук собственного сердца. Ему казалось, что повсюду вокруг он видит собственное лицо. И обвиняющий взгляд.

— Немедленный сбор Совета, — громко и мрачно объявил он. — Пусть Великие Друиды поднимутся ко мне в верхнюю залу.

— Те, что пока еще здесь, — поправил архивариус Шехан.

Эрнан окинул взглядом мужчин и женщин, окружавших его. Не хватало многих Великих и простых друидов. Для подобного предательства нужно много людей. Он провел сайманом среди собравшихся и сразу узнал, кто из его приближенных исчез. Хенон, Калан, Отелиан и Тиернан. Четыре новых предателя. А вместе с ними, конечно, множество друидов и магистражей.

— Да, — произнес Эрнан, — те, что пока еще здесь. И пусть управитель проверит, кого из друидов и магистражей не хватает. Я хочу знать все имена. Решительно все.

Он повернулся и, разгневанный, направился к башне в зал Совега. Но прежде, чем войти в широкую дверь, он обернулся, взглянул на растерянную толпу и прибавил: