Анна Гурова: Земля оборотней

— Могу я считать, что выплатила ему долг? — серьезно спросил Асгерд.

— Конечно!

— Тогда мне пора возвращаться домой, — Асгерд неожиданно засмеялась. — Ну отец мне и задаст за то, что не принесла ему сампо! Впрочем, мне кажется, ему оно точно было бы ни к чему. Прощайте!

И прежде чем кто-то успел остановить ее, она вышла на порог пещеры и растворилась в солнечном свете.

Время холода и тьмы закончилось; в карьяльские земли вернулась весна. В лесу пахло оттаявшей землей и молодой хвоей, солнечные пригорки покрылись нежными первоцветами. На озере Кемми сошел лед. По первой воде Вяйнемейнен провожал на юг Ильмо и Айникки. Они провели зиму у него на горе и вот отправлялись на Лосиный остров. Вместе с ними отплывал Йокахайнен. Он решил остаться в землях карьяла, заявив, что лучше всю жизнь будет безродным бродягой и чужаком, чем рабом в родном краю.

— Ну вот, все-таки мы поплывем на Лосиный остров, — улыбаясь, говорила Айникки, стоя на мостках рядом с Вяйно, пока Ильмо с Йокахайненом стаскивали на воду лодку. — Мы ведь туда еще прошлой зимой убежать собирались — а теперь кажется, это было сто лет назад! Я уже не думала, что суждено туда попасть…

Айникки улыбалась, но на ее лице пролегли дорожки от слез. Ей и горько было — ведь ее родители погибли жестокой смертью, — и радостно, потому что многим родичам удалось спастись, и скоро она с ними встретится. И главное — Ильмо с ней.

— Ну и подарков ты нам надарил на прощание! — воскликнула она. — Себе-то оставил хоть что-то?

Вяйно только усмехнулся в ответ. Накануне он подарил им почти всё содержимое своих сундуков. Особенно доволен остался Йокахайнен — нежданно-негаданно он оказался обладателем такого количества волшебных предметов, что мог теперь считаться величайшим после своего учителя колдуном на всем севере.

А потом Вяйно играл на кантеле, да так чудесно, что даже звери из лесу сбежались его послушать…

Только у Айникки снова глаза на мокром месте. Она плачет по любому поводу, и от счастья и от горя, стала чувствительна ко всему. «Это дитё в тебе на все отзывается, — говаривал Ильмо. — Не иначе как ждать нам рунопевца!»

— Жалко только родных земель, — сказала Айникки. — Останутся они пустыми, родичи — непогребенными, могилы предков — брошенными… Дворы травой зарастут, упадут изгороди, и никто их не починит… Скоро взойдут озимые — для кого? Луга зазеленеют, да так и сгниют некошеными…

— Не печалься, деточка, — ласково сказал ей Вяйно и обратился к Ильмо, который, закончив возиться с лодкой, подошел попрощаться. — Помнишь, что я сказал тебе насчет крышки сампо?

Ильмо кивнул и широко улыбнулся:

— Ну, прощай, дед! Если будут к нам милостивы боги, скоро увидимся! Жди, приплывем сюда с рыбаками, вернем тебе лодку…

— На всё воля богов, — согласился Вяйно. — Бывай, сынок…

Они сердечно обнялись на прощание — и вот уже ветер раздувает парус, и лодка легко убегает по синей воде туда, где озеро встречается с небом…

Вяйно постоял на мостках, провожая их взглядом, а потом неторопливо побрел обратно на гору.

В избе было по-весеннему солнечно и непривычно пусто. Вяйно сел на лавку и вздохнул, чувствуя себя совсем старым и дряхлым.

«Эх, сейчас бы встретиться с Тиирой! — подумал он. — На стариковские болячки друг другу пожаловаться за кружкой пива…»

Вяйно посмеялся своим мыслям, встал и вышел на крыльцо. Дверь он запирать не стал — только прикрыл ее — и пошел на самую вершину горы, где в заповедной рощице прятался его рунный круг. С собой он взял только кантеле. Не то чтобы оно было нужно, но расстаться с ним Вяйно не смог.

Не много времени понадобилось ему, чтобы разжечь в круге костер и вырезать на плоских дощечках имена трех старших рун, которые редко осмеливаются использовать для обыденного гадания. «Укко» — Дар Превращения, «Унтамо» — Тайное Знание, «Ильматар» — Небесная Любовь…

Когда дощечки охватило пламя, костер взвился выше деревьев, и в огне появилась девочка лет десяти в праздничном уборе.

— Пошли, сынок, — позвала она Вяйно, протягивая ему из пламени руки.

Вяйно без колебаний шагнул к ней.

Пламя охватило его, но он не ощутил боли. Мать-богиня крепко держала его за руку, и Вяйно чувствовал себя так, словно у него за спиной расправляются невидимые крылья. Уходила стариковская немощь, сгорала в пламени, будто ее и не было, а вся его долгая жизнь ему только приснилась. Вяйно казалось, что он выше гор, легче облаков, сильнее земли и быстрее ветра…