Ирина Цыганок: Хозяйка перекрестков

Напротив санитара, за одним из боковых письменных столов восседал Александров, перед ним на столешнице лежал на треть исписанный лист бумаги. "Не много же успел поведать опрашиваемый" — отметила я автоматически. Над согбенным вахтером коршуном навис еще один опер — Ситчин. Его крупный торс, смотревшийся еще мощнее из-за толстого белого свитера, давил на вахтера почти физически.

— Ты что нам тут лепишь? — Ситчин упер кулак в столешницу, еще больше склоняясь над свидетелем. — Ты что думаешь, мы тебя шутки позвали шутить?

Вахтер поднял лицо — довольно молодое и даже отмеченное печатью интеллекта. Обычно, чего уж греха таить, сторожами в морг работать идут далеко не Энштейны: и зарплата не ахти, и специфика не самая приятная. Тут нужен особый склад ума и характера: приживаются либо не шибко впечатлительные тугодумы, либо, так сказать, некрофилы без сексуального подтекста. Есть такая категория людей-интровертов, которым с мертвыми работать проще, чем с живыми. А наш опрашиваемый выглядел как самый обыкновенный студент — может, так оно и было, студенты-медики, случается, подрабатывают в "анатомичке".

— Я сказал правду, — негромко, но убежденно выговорил парень, — я сам знаю, как это звучит. Поэтому и в объяснительной начальству написал, что ничего не видел. Только они шли сами, вот вам крест! — (Александров за своим столом усмехнулся старинной божбе, прозвучавшей необычно и оттого особенно искренне в устах молодого человека) — Все семнадцать, один за другим. Голые. У женщины швы на животе разошлись… — Санитара передернуло, должно быть, зрелище было и впрямь неординарным, раз проняло даже закаленного работника морга.

— И куда же они направились? — Осведомился опер насмешливо.

— На улицу. — Опрашиваемый уже снова глядел в пол, как видно отчаявшись встретить понимание. Мне даже стало жаль парнишку, хотя бред он и вправду нес редкостный. Вон как мозги повело у бедняги! Должно быть на почве пьянства. Как белочка нагрянет, так еще и не такие чудеса примерещатся. Один знакомый рассказывал, как после приема внутрь энного количества медицинского спирта узрел на балконе двух симпатишных инопланетян. "Зеленые такие, ушастые, — делился он, — встали на перила и ручками так машут, зовут: "Иди к нам, иди к нам". Еле отбился!"

— Скажите, а вы случайно не видели, что происходило на улице? Возможно, там были какие-то машины, люди? — Влезла я в "допрос", хотя изначально не собиралась. Но бывает, что даже псих или безнадежный лжец, возьмет, да и брякнет что-то полезное. Вот, к примеру, про машину.

— Нет, машин там не было. — Покачал головой парень. — В смысле, стояло две или три, но это — врачей из лечебного корпуса, мы их хорошо знаем. Они постоянно на нашей площадке тачки оставляют.

— Значит, вы все-таки выглянули за двери, когда… все это произошло? — Уцепилась я за последние слова юноши. — Что же тогда происходило на улице, как вели себя ээ-э-э… (я мысленно перебрала и отбросила такие слова, как: "мертвецы" и "трупы" — уж слишком безумно это звучит, остановилась на нейтральном "пропавшие") пропавшие из морга?

И снова этот взгляд, испытывающий и отчаянный одновременно.

— Они пошли пешком, через поле к остановке.

— К какой еще остановке? — Переспросил Ситчин. Сразу видно — бывший БЭПовец, с насильственными преступлениями дела не имел, в морг не заглядывал. Иначе бы знал, что вокруг больничного комплекса, вкупе с моргом, раскинулся громадный пустырь: ямы, вырытые когда-то строительной техникой, и холмы, похоронившие под собой строительный лом и отбросы, давно заросли бурьяном. В самом дальнем углу прямоугольника, очерченного автомобильными трассами вокруг больничного городка, одиноко торчит остановочный павильон. От него до лечебных корпусов надо идти по буеракам добрых минут десять, а то и пятнадцать. Зимой вымерзаешь напрочь — ветры, вырвавшись на простор пустыря, задувают с особым остервенением. Уж я находилась в свою бытность следователем в райотделе, что по морозу, что по солнцу! Так, что легко представила себе заснеженную целину, с торчащими здесь и там высохшими метелками прошлогодней травы, раскинувшуюся между моргом и остановкой автобусов. Добавила к картине ночь, тусклый свет, падающий из окон морга, цепочку огней вдоль автотрассы, поземку, срывающую белую крупу с застывших волн снежного моря. Голые мертвяки, бредут цепочкой через пустырь… По спине забегали зябкие мурашки — не от мертвяков, уж больно студеная ночь хорошо представилась. И в кабинете, кстати, совсем не жарко.