С первого взгляда было ясно, что деревня брошена. Черные дома, стоявшие крыльцо к крыльцу в одну линию, уже начинали уходить в землю, хотя в целом они были еще крепкими и могли простоять здесь не один год. Только у одного провалилась крыша, и из дыры торчали бревна. Я прислушивался, как мог, но не слышал ни одного голоса: домовые либо ушли, либо вымерли. Потом мы натолкнулись на колодец с журавлем. Нам это было без надобности: в такую погоду пить неохота. И, наконец, в окне последнего дома мелькнул тусклый свет.
Исангард спустил меня на землю и поднялся по ступенькам на крыльцо. А мне вдруг стало не по себе. С чего это здесь горит свет, если деревня брошена? Я хоть и нечистая сила, но не до такой же степени, чтобы тягаться с вампирами и прочей дрянью, которая имеет привычку вить гнезда в подобных местах.
— Уйдем отсюда, — сказал я жалобно. — Не нарывайся на неприятности, Исангард.
Он тут же постучал в дверь. Ему никто не ответил, и я обрадовался.
— Нет здесь никого, — сказал я. — Видишь сам. Пошли отсюда.
Но он тихонько приоткрыл дверь, и на крыльцо тут же высунулся остроухий пес. Морда у него была веселая, и весь он был такой молодой и дурашливый. С собаками мой Исангард всегда очень вежлив. Я даже думаю, что когда-то он был собакой. Он позволил псу обнюхать свои руки, после чего животное совершенно растаяло и начало ластиться и подпрыгивать, норовя лизнуть его в физиономию. Я вытаращил на пса свои круглые желтые глаза, и пес завял. Он опустил хвост и уплелся в глубину дома. Исангард пошел за ним.
Притолока была настолько низкой, что даже ему пришлось немного нагнуть голову, чтобы не посадить себе шишку на лоб. Я шмыгнул следом, и мы оказались в просторных и совершенно темных сенях. На бревенчатых стенах угадывались разнообразные предметы, вроде вил и хомутов, санки, корыта и еще какая-то дрянь, а также большое количество пауков. Я их шкурой чувствую.
От сеней еще более низкая дверца, обитая драной клеенкой, из-под которой вылезала грязная вата, вела в так называемые жилые помещения. Давясь от отвращения, я пролез и туда.
Исангард поздоровался. Как мне показалось — наугад, потому что в первую минуту я никого не увидел.
Комната была крошечная, наполовину перегороженная печкой. На стене висел облезлый ковер, а над ковром коптила тусклая керосиновая лампа. Окошко, похожее больше на бойницу, было затянуто грязной марлей — от комаров. Выцветшие и очень пыльные бумажные цветы были заткнуты между бревен над окном.
На провалившейся тахте под ковром сидели двое.
Во-первых, там был бродяга, вроде нас. Шляются по всему северу такие вот неприкаянные личности, обвешанные оружием с головы до ног, в поисках с кем бы подраться, кого бы пограбить. Сельский труд вызывает у них отвращение, и оно, в общем-то, вполне закономерно, если вдуматься: работаешь, работаешь, ковыряешься в земле, света белого не видишь, а потом явился такой вот балбес — и ограбил. Я так это понимаю.
Я попробовал прочитать его мысли, чтобы не тратить времени на выяснения, кто он такой да что здесь делает, но натолкнулся на преграду. Я успел услышать только обрывок, вроде «нелегкая принесла», после чего все мгновенно стихло. Перестать думать он не мог, такое никому не под силу. Значит, он почувствовал, как я залез к нему под черепушку, насторожился и принял меры. Ай-ай-ай. Стало быть, это не простой балбес. Я присмотрелся к нему повнимательнее. Бог он, что ли… Больно гнусный вид у него для бога. Скорее, какой-нибудь захудалый великан, потому что для порядочного великана ростом он явно не вышел.
Да, и во-вторых, там была девушка. Такой невинный стебелек, сероглазенький, с жалобным ротиком.
С ними-то Исангард и поздоровался, как выяснилось.
Я вышел вперед и сказал:
— Я Пустынный Кода. Здесь очень сыро, я не привык. А это Исангард. Он тоже мокрый, как собака. Он устал еще сильнее, потому что нес меня на руках. Хотя он привык. Он человек.
Потом, кстати, оказалось, что из нас четверых в этой хибаре только один Исангард и был человеком. То, что бродяга был не просто бродягой, это я сразу уловил. Но и девица оказалась не таким уж стебельком.
Выслушав мою речь, она встала с тахты и ласково взяла меня за подбородок.
— Ух, какие глазищи, — сказала она, обращаясь к своему приятелю. — Посмотри, Гримнир…
Честно говоря, я оскорбился. На Восточном Берегу такая кроха умчалась бы от меня куда глаза глядят и потом неделю ходила бы обвешанная колокольчиками, дабы отогнать мое зловредное влияние.
Читать дальше