Елена Хаецкая - Свора пропащих

Дитер дернул длинным носом, точно принюхивался к окружающей его вони, и захихикал.

— Я горжусь тобой, Берт.

— Ты пришел за мной? — осторожно спросил Агильберт.

— А как ты думал? — живо откликнулся Дитер. — Может, выпьем за встречу старых друзей?

С этими словами он подобрал кувшин, брошенный мальчиком, поднес к губам, и изо рта Дитера потекло красное вино, забулькало, запенилось.

— Уф… — Дитер обтер большой тонкогубый рот, протянул кувшин Агильберту.

Капитан качнул головой.

— Ну, как хочешь, — обиженно произнес Дитер. — Ты, похоже, и не рад мне вовсе?

— Не рад, — сознался Агильберт.

Дитер отставил кувшин, хищно прищурился.

— Обдумываешь, небось, как ловчее меня надуть?

— Нет, что ты. Я просто думаю, какую сделку мог бы тебе предложить.

— Сде-елку? — Дитер задергал носом. От господина Перченого Орешка потекла новая волна невыносимой вони.

— Ну и запашок здесь, — заметил Дитер и хмыкнул.

— Я не хочу уходить с тобой, — морщась от противного запаха, сказал Агильберт.

Дитер пожал плечами.

— Хочешь не хочешь, а семь лет прошло, Берт.

— Я мог бы обменять себя на другого.

— Не держи меня за дурачка, Бертеляйн. Кто пойдет добровольно в… словом, со мной?

— Этот человек прост, как башмак. Я обману его.

— Прост, как башмак? Простец? — Дитер облизнулся так откровенно, что к горлу капитана подступила тошнота. — Ах, веди его скорей сюда…

Ремедий Гааз был пьян и плохо соображал. Капитан вылил ему за шиворот всю воду из таза для умывания, встряхнул и потащил за собой в подвал.

— Чем это от тебя так воняет, Агильберт? — крикнул Шальк, когда капитан проходил мимо, но ответа не получил.

На ступеньках, ведущих в погреб, Агильберт остановился, положил тяжелую руку на плечо Ремедия.

— Помнишь, как вступал в ряды Своры Пропащих, Ремедий Гааз?

— Еще бы!.. — Ремедий икнул, пошатнулся, но капитан успел поддержать его. — Какой красивый офицер приходил в нашу деревню… У него был красный плащ и белые перья на берете… Я поехал с ним в Дитенхаузен… Меня потом долго еще звали «Два Ремедия», потому что во время общего смотра казначей посчитал меня дважды, я знаю. Мне потом говорили, что жалованье за Ремедия платят мне, а за Гааза — казначею…

Агильберт терпеливо слушал. Обычно Ремедий был молчалив, но тут солдата словно прорвало, он вспоминал и вспоминал.

— Ты предан мне? — спросил Агильберт в упор. — Говори, предан?

Глаза Ремедия наполнились пьяными слезами, и он только кивнул в ответ

— от чувств перехватило горло.

— Душой и телом? — настойчиво спросил Агильберт.

— Да, — выдохнул Ремедий.

— И пошел бы за меня куда угодно?

— Да.

— И в ад?

— И в ад, — прошептал Ремедий.

— Тогда идем, — решительно сказал капитан и потащил его за руку в подвал.

Там было полно дыма. Багровое пламя горело еще ярче.

— Я привел его, Дитер, — сказал Агильберт, подталкивая Ремедия вперед.

— Слышал, слышал, — донесся скрипучий голос. — Ловко, ловко… Ай, простец… Готов за своего капитана в ад и совершенно добровольно… Иди сюда, мой мальчик…

Ремедий во все глаза глядел на человека, сидящего верхом на винной бочке, и медленно трезвел. Пьяный восторг улетучился. Коснулся рукой груди, где должен был висеть крест, и встретил пустоту.

— В карты проиграл, греховодник, — напомнил ему Дитер и мелко затрясся от хохота. — Ладно, Берт, погуляй еще семь лет. А ты, мальчик, теперь мой…

— Нет! — крикнул Ремедий. Глазами, полными ужаса, уставился на капитана. — Что ты со мной сделал, Агильберт?

Агильберт отмолчался.

— Мракобесу скажу! — пригрозил Ремедий, плохо соображая от страха.

— Кому? — протянул Дитер. — Мракобесу? Вашему капеллану-то? Грязному монаху, который таскается с солдатами? Ну, ну. Пусть придет, я поговорю с ним.

И расхохотался — длинные ноги по обе стороны винной бочки, острые колени грозят порвать красные чулки. По стене погреба прыгает тень — остроносый профиль, растрепанные волосы.

— Иди, зови Мракобеса!

— Я здесь, — сказал Иеронимус. Спустился на последнюю ступеньку, сел, поглядел по сторонам.

— За выпивкой пришел, святоша? — спросил Дитер и скривил губы.

— Догадался, что ты здесь, — спокойно ответил Иеронимус.

Дитер смерил монаха высокомерным взглядом.

— Ладно. Погляжу, на что ты годен.

— А на что вообще годен человек? — Иеронимус пожал плечами.

— Человек — это мешок, набитый дерьмом, — выдавил Дитер.

— И мешка с дерьмом довольно, чтобы справиться с чертом. Подойди ко мне, Ремедий.