Елена Хаецкая: Свора пропащих

Жирный соус стекает по бороде Лотара. Гевард шарит руками в общем блюде, выбирая кусок побольше. Шальк ест быстро, аккуратно, как маленький хищник. Эркенбальда давится, торопится — наголодалась баба, жалко ее, кожа да кости. Фихтеле зубами рвет мясо с заячьей ножки. По-крестьянски основательно набивает брюхо Ремедий. Иеронимус налегает на мясо с бобами не хуже ландскнехтов. Капитан Агильберт нынче бледен, глотает красное вино бокал за бокалом, но хмель его не берет.

Снова тянется за кувшином рыжий капитан. Смешной кувшин — на пузатое брюхо нахлобучена бородатая голова с губами, сложенными трубочкой. Из этих губ изливается напиток. Но вина больше нет, одна только капля вытекает и повисает в глиняной бороде. Ох, как неприятно вдруг стало Иеронимусу, когда он взглянул: вспомнился вчерашний крестьянин на воротах.

Зовут мальчишку-поваренка, велят принести еще выпивки. Мальчик кивает, берет кувшин, со всех ног несется в погреб. Витая лестница в шестнадцать ступенек. В одной руке у мальчишки бородатая личина, ненасытная винная утроба. В другой — горящая свечка.

Бочка с красным вином — вон она, в углу. Вчера была полнехонька, сегодня опорожнили наполовину.

Ставит свечу у порога, подбегает, открывает кран. Ни капли не вытекает из крана. Мальчишка холодеет: тот, рыжий, на куски разрежет, ежели ему не принести вина.

— Господи, пожалуйста, — шепчет. — Там же больше половины оставалось.

Визгливый смех над головой.

Мальчик вздрагивает, пятится.

Верхом на бочке сидит человек. Мальчик не смеет поднять глаз, видит только острые колени, туго обтянутые красными чулками, и прочные кожаные башмаки. Лицо незнакомца теряется в темноте.

— Простите, господин…

— Дитер Пфеффернусс, — объявляет высокий хрипловатый голос. — Дитер Перченый Орешек, так меня зовут.

— Я просто не знал, что вы здесь, господин, — тихо говорит мальчик. Поглядывает на свечку, оставленную у ступенек, пятится.

— А почем тебе было знать, кто я такой и что здесь делаю? — недовольным тоном вопрошает Дитер Пфеффернусс.

— Не знаю, господин. Мне здесь лучше никого не гневить. Меня за вином послали, вот я и пришел.

— Здесь ли Агильберт из Хагенау?

— Кто, господин, простите?

— Ну такой, рыжий…

— Господин капитан?

— Так он уж капитаном стал? — Дитер растроганно хлюпает носом. — Старина Берт… Он будет рад меня видеть.

— Не сомневаюсь, господин, — тихо говорит мальчик, отступая назад.

— Ну, ты! — рявкает Дитер. — Стой. Можешь меня не бояться. Я добрый дядя Перченый Орешек. Выпил я все вино и желаю говорить с моим старым добрым другом, Агильбертом Рыжее Темя. Так и скажи ему. Так мол и так, ждет его в погребе давний знакомец. Очень давний. Так и передай…

— Хорошо, господин.

Мальчик продолжает стоять неподвижно. Дитер вынужден прикрикнуть:

— Ступай!

Со всех ног бросается бежать мальчишка вон из погреба, по дороге опрокинув свечку.

Паренек думал, что рыжий капитан пристрелит его на месте, увидев пустой кувшин, но ничего подобного не произошло.

— Кто? Дитер Пфеффернусс? — вяло переспросил Агильберт.

Потрепал сбитого с толку мальчика по щеке и двинулся к погребу шаркающей походкой. Иеронимус с интересом посмотрел ему вслед, но ничего не сказал; остальные ничего не заметили.

Подвал был залит багровым светом, как будто неподалеку разложили громадный костер. И воняло.

Вчера так несло на окраине деревни, возле сожженных домов, где заживо сгорели две козы и старая бабка, забытая в панике домочадцами на печи.

— Здравствуй, Агильберт, — приветствовал капитана визгливый голос, и на винной бочке, устраиваясь поудобнее, заерзал господин Перченый Орешек.

— Привет, Дитер, — вежливо сказал Агильберт.

— Да ты садись, садись, дружище.

— Благодарю.

Агильберт присел на ступеньку, сложил руки на коленях — ни дать ни взять, смиренник на проповеди. Дитер радостно взвизгнул.

— Начнем, пожалуй. Итак, скажи мне, Берт, можешь ли ты хоть в чем-нибудь упрекнуть меня?

— Нет, Дитерих, ни в чем.

— За эти семь лет был ли ты хоть раз ранен? Потерпел ли ты хотя бы одну неудачу после того, как я вытащил тебя из той бойни под… проклятье, как называлось то место?

— Хагенвейде.

— Лужайка Господина Хагена, благодарю.

— Нет, Дитер. С тех пор ни пули, ни стрелы, ни холодное железо, ни горячий огонь не касались моего тела.

— Разве я не молодец?

— Молодец, — согласился Агильберт.

— И ты стал капитаном, подумать только, Берт. Ты был отличным командиром для своих головорезов. Всегда брал хорошие деньги за их кровь. Всегда успевал уйти, если начинало вонять жареным…