Ханнес Бок: Черное колесо

– Завтрак, – объявил Мактиг. – Идёмте. Хозяин любит пунктуальность.

Однако, когда мы вышли из каюты капитана, Мактиг не слишком торопился, и потому, войдя в столовую, мы уже всех застали за столом. Во главе стола сидел Бенсон, справа от него Пен и слева – леди Фитц-Ментон. Рядом с ней – Бурилов, доктор Сватлов сидел возле Пен, а дальше – Флора. Рядом с ней развалился Чедвик. Увидев нас, он вскочил и жестом пригласил Мактига занять освободившееся место. В его взгляде сквозила насмешка.

Мактиг вспыхнул и сказал:

– Сидите, Чед. Я сегодня позабочусь о докторе.

Флора бросила на него укоризненный взгляд. Я видел, как Бенсон взглянул на освободившееся место, потом на Чедвика, на Мактига, на мгновение задержался на Флоре, потом – на Пен.

Чедвик сокрушённо поник:

– О, простите. Я только подумал…

И не сказав, о чём он подумал, сел на место. Но Мактиг ещё сильнее побагровел, а Бенсон снова обвёл взглядом всех четверых.

На птичьем лице леди Фитц появилось восхищённое выражение. Она мечтательно сказала:

– В такое утро Бог любит свой мир разве вы этого не чувствуете, мистер Мактиг?

– Нет – хмуро ответил тот.

Леди Фитц вздрогнула, потом укоризненно погрозила пальцем.

– Тогда в вас нет гармонии. Вы настроены на неверные мысли, мистер Мактиг. Вы должны повторять: «Бог любит свой мир. Бог любит все что есть в его мире. Я часть Божьего мира. Значит, Бог меня любит». Вы должны повторять это снова и снова, пока не достигнете гармонии.

Я удивлённо посмотрел на неё, – но она, очевидно, говорила искренне. Пен хихикнула и сказала:

– Начинайте, Майк. А мы все вас поддержим.

Преподобный Сватлов, казалось, слегка обиделся. В глазах Бенсона блеснули огоньки. Мактиг совсем залился краской и выразительно заявил:

– Вздор!

Пен снова хихикнула и воскликнула:

– О, Майк, как грубо!

Леди Фитц поддакнула:

– Очень грубо. Клянусь, вам сегодня очень плохо, мистер Мактиг.

И завтрак пошёл как ни в чём не бывало. Тянулся он долго. Я все больше и больше удивлялся, чувствуя себя посторонним наблюдателем среди какой-то незнакомой мне фауны. Во время работы в больнице я, конечно, сталкивался с различными случаями душевных и умственных расстройств, но никогда не видел людей, которые, внешне оставаясь нормальными, проявляли бы столько странностей в речи и поведении.

Казалось, у них нет никаких сдерживающих начал. Они с абсолютной откровенностью говорили всё, что придёт в голову; впрочем, за исключением доктора Сватлова, да и тот все воспринимал с благожелательной терпимостью. В разговоре поднимались темы, которые обычно обсуждают только в очень интимном или научном кругу. Никто, даже Бенсон, казалось, не обращал никакого внимания на то, что чувствуют остальные. Время от времени кто-нибудь начинал сердиться, но на собеседников это никак не действовало: они продолжали оскорблять, обсуждать или анализировать друг друга, словно говорили о лабораторных кроликах. В течение последующих дней я постепенно привык к этому, но в первое утро бывали минуты, когда я чувствовал себя совершенно сбитым с толку.

Бурилов хмурился и не принимал участия в общем разговоре. Время от времени леди Фитц что-то шептала ему, но он только качал головой и что-то бормотал. К концу завтрака она взяла его за руку, похлопала по ней, после чего на своём образцовом английском сказала:

– Алексей, скажи нам, что тебя тревожит? Твоя аура потемнела. Твои поля негармоничны. Они зловещи, Алексей. В одиночку я с ними не справлюсь. Расскажи нам, дорогой друг, что тебя беспокоит. Освободи свой мозг, раскрой его перед нами. Все сконцентрируются и заполнят его добрыми мыслями. Ну же, мой друг!

Она посмотрела на нас, разведя руки. Я оглядел остальных, ожидая увидеть удивлённые или насмешливые лица, но никто не посчитал слова леди Фитц странными. Пен пропела:

– Великолепно! Конечно, мы все сконцентрируемся. Раскройте свой мозг, мистер Бурилов!

Мактиг сказал:

– Мне всё равно, опустошит он свой мозг или нет. Но я не хочу ничего туда вносить.

Никто не обратил внимания на это неприятное заявление. Бурилов драматично встал.

– У меня была ужасная ночь. Я промучился до утра.

Он поднёс руки к голове и развёл их, закрыв глаза. Мактиг негромко захлопал в ладоши и воскликнул:

– Прекрасно, Бурилов! Второе действие «Аиды». Радамес впадает в отчаяние. Прекрасно!

Бурилов махнул рукой, словно отгоняя надоедливое насекомое, положил руки на стол и прошептал: