Ханнес Бок - Черное колесо

Он с явным неодобрением осмотрелся, потом добавил:

– Ну, так вот, о спящих, старый капитан Бенсон, когда подозревал кого-то из своего экипажа, пробирался к нему ночью, когда тот спал, и сидел рядом. И узнавал, что хотел, от потерявшего бдительность разума. Однажды ему удалось так предотвратить мятеж, прежде чем тот начался. Так говорится в его личном судовом журнале…

Бенсон резко сменил тему:

– Кертсон говорил, что вам уже за тридцать, и что вы прекрасный специалист. Почему не ведёте свой собственный корабль?

Я вкратце объяснил причины своего пребывания в больнице. Он кивнул.

– Но человек может слишком надолго застрять в помощниках, мистер, – пусть даже в первых помощниках. Лучше начать вести свой собственный корабль в молодости, даже с риском потопить его. Почему вы захотели плыть со мной?

Я слегка раздражённо ответил:

– Потому что Кертсон считает, что вам на борту нужен хороший врач. И потому, что считает, что мне необходим отдых.

Он рассмеялся.

– Откровенный ответ, и мне это нравится. Итак, вы пришли ради меня и ради отдыха. Ну что ж, может, получится, а может, и нет. Море – женщина, и поэтому оно непредсказуемо. На море случается такое, что немыслимо на берегу.

Много раз в течение следующих недель я вспоминал эти слова.

Бенсон снова резко сменил тему:

– Мактиг сказал мне, что вам понравилась «Сьюзан Энн».

Я постарался высказать то, что почувствовал, впервые увидев клипер. Я говорил искренне; Бенсон это понимал, но слушал без всякого выражения, внимательно глядя на меня.

– А увидев вас за рулём, – закончил я, – я подумал: старая «Сьюзан Энн» пришла из прошлого не одна… она прихватила с собой своего капитана.

– Вот, значит, что вы подумали. – Он встал со стула. – Вот как… Ну что ж, во всяком случае, вы ближе всех подошли к тому, как я вижу «Сьюзан Энн». Оказывается, я в долгу у Кертсона.

Он задумчиво потёр подбородок, потом поманил меня:

– Идёмте в мою каюту.

Я прошёл за ним к двери. Как когда-то, капитанская каюта располагалась на корме. Бенсон придержал дверь, пропуская меня, и я почувствовал, что оказался в самом сердце старого клипера.

Каюта занимала почти всю ширину корпуса, два прямоугольных иллюминатора выходили на корму, по одному круглому – на правый и левый борта. По обе стороны от двери – окна. Стены из тика, тёмные и тускло блестящие, как будто отполированные временем; через потолок проходили грубо вырубленные балки. Над большим черным столом висела старая масляная лампа, отбрасывая бесформенные серые тени. Я решил, что горит китовый жир, как некогда на первой «Сьюзан Энн». А может, это та самая лампа. В нишах на стенах стояли другие лампы – меньшего размера, с сеткой от ветра. В углу – старинный столик с часами на нём. У стены – большой шкаф. Много роскошных ковров – из Китая и Индии. Но всё это я заметил позже, а сейчас моё внимание привлёк портрет, висевший на противоположной от входа стене.

Сперва я решил, что это портрет самого Бенсона. Но потом, подойдя ближе, понял, что это не так: картина была явно старая, а человек на ней одет в наряд, какой носили капитаны лет сто назад. Но каждая черта его лица – лысая голова, холодные серые глаза, длинный тонкий нос с широкими ноздрями, от которых глубокие морщины тянутся к углам тонкогубого рта – все в нём напоминало человека, стоявшего передо мной. Бенсон станет таким, может, лет через двадцать. И я понял, что любовь Бенсона к своему кораблю – не каприз, а нечто гораздо более глубокое. В третьем поколении хромосомы, эта микроскопическая связка молекул, в которой записана вся наследственность, повторились: они точно воспроизвели физические характеристики прадеда. Повторились ли и умственные его характеристики, нервная сеть мозга, которую одни называют личностью, а другие – душой? Вероятно. А до некоторой степени и несомненно. В какой-то мере человек, стоявший передо мной, и был старым капитаном. Моё первое впечатление оказалось верным. Новая плоть и кость, как для яхты – новые балки и корпус, но душа и личность те же. Но самый интересный вопрос – насколько те же?

Бенсон будто прочёл мои мысли и заговорил, уверенный, что я знаю, кто изображён на портрете:

– Часто, стоя у руля, я чувствую его в себе… он смотрит моими глазами, слушает моими ушами, руки его в моих, словно в перчатках… да, мы с ним здесь, в этой каюте…

Он смолк, и в его бледных глазах появилось подозрительное выражение.

– Кертсон что-нибудь говорил вам об этом? – вдруг спросил он.