Джон Райт - Туманы Эвернесса

Питер глядел в глаза Зверя, и его живот скрутило старым страхом, а горло наполнилось желчью. Мех твари вонял напалмом и жженой травой из каких-то буйных, гниющих и перезрелых джунглей. А еще порохом, газолином, человеческим потом, кровью и закопченным мясом.

— Я знаю тебя, — сказал Питер, потому что вспомнил и этот запах и эти узлы в животе, которые появлялись у него только в то время. — Я знаю тебя…

— Мало кто может глядеть без страха на мое обнаженное лицо, — сказала тварь мяукающим голосом, но в эхе, отразившемся от стен, прозвучали слабые крики тысяч и тысяч далеких людей, крики победы и крики ужаса. — Но я вижу, что мои следы еще на тебе. — Зверь поднял огромный согнутый коготь и указал на шрамы, пересекавшие ноги и живот Питера.

— Война, — сказал Питер. — Ты и я опять повстречались. Черт бы тебя побрал, держись от меня подальше.

В то же мгновение его кровать окружила стена из белого кирпича, и он почувствовал запах соли.

Питер слышал, как Зверь бродит по другую сторону соляной стены, фыркает и царапает когтями каменный пол.

— Смертный, — замяукал ужасный голос, — тысячи лет твой род приносит ваших лучших молодых людей на мои алтари. Руки, ноги и глаза, невинность и надежды, сами жизни этих молодых людей щедро навалены на моих кроваво-красных каменных алтарях. И ты, тоже, отдал мне свою кровь и свои ноги. Нет ни малейшей надежды, что ты опять сможешь ходить. Мне жаль тебя. Проси моего покровительства.

— Ты работаешь на моего врага, — сказал Питер. — Почему ты предлагаешь мне помощь?

— Слушай, — сказал Зверь и послышался грохот массивных звеньев огромной цепи, надетой на него. — Падший архангел, ныне я раб и служу всем остальным монархам. Каждый король и каждая республика, которые призывают меня, разрешают этой цепи соскользнуть еще немного, и всегда обещают опять связать меня, когда придет время, и усеять землю лавровыми венками, а не огнями пожаров. Ни от какого обещания не отрекались чаще, чем от этого. Защищаясь, каждый человек приносит мне жертву, и еще на немного ослабляет цепь. Придет день, цепь лопнет, я освобожусь, и опять люди всего мира будут поклоняться мне, никто не будет даже мечтать о мире, каждый незнакомец станет врагом. В тот день даже ангелы устрашатся меня; весь космос содрогнется, когда прозвучит последний призыв рога на битву конца времени. — Зверь говорил звучным и мелодичным голосом, но в эхе, отражавшемся от стен, звучали тысячи воплей умирающих в муках людей.

— Ну и что? Что, черт побери, все это должно значить? — буркнул Питер.

— Ах, сэр, — тихонько прошептал ему в ухо Луговой Мышонок, — мне не подобает говорить, но я не думаю, что разговаривать с таким созданием хорошая идея…

— Смотри! — сказал Зверь. — Вот что я имею в виду!

Сон изменился. Теперь Питер лежал на увядшей траве, обвивавшей корни высокого голого дерева. Цепь Зверя была прикреплена к кроне дерева таким образом, что он мог ходить по земле вокруг, но не мог подойти к самим корням, тем более что цепь перепуталась, зацепилась за переплетшиеся ветки и держала Зверя на коротком поводке.

— Смотри, где твое оружие, смертный, — прорычал Зверь, указывая вверх.

Цепь крепилась к двум веткам дерева при помощи Мьёлльнира, магического молота. Мьёлльнир лежал поперек обеих веток, его рукоятка был продета в звено цепи таким образом, что, если бы рукоятка выскользнула, цепь могла бы освободиться.

— Позови, и оружие упадет тебе в руки, смертный человек, — сказал Зверь. В твоих руках будет столько силы, что ты, возможно, убьешь всех своих тюремщиков, их кровь зальет пол башни.

— Это трюк Азраила!

— Конечно. Но кто жертва? Я или ты? Почему он закрыл мне глаза, когда хотел поговорить с тобой? Он думает, что у него одного в руках все концы, глупец: я беспристрастный бог, которому в высшей степени безразличны характеры людей: с удовольствием принимаю жертвы как от тех, кто меня ненавидит, так и от тех, кто мне поклоняется. — Пока он говорил, Питер слышал слабый крик миллионов умирающих в муках.

— Эта проклятая штуковина опять парализует мои руки!

— Только руки труса, боящегося взглянуть в лицо войны! — Зверь опять встал на четыре лапы и принялся расхаживать взад и вперед перед деревом, не останавливаясь ни на мгновение, как лев в клетке. — Давай! Вперед! Неужели ты хочешь вымаливать себе свободу у врагов? Обещаю тебе, что в битве сам убью первого же бросившегося на тебя. А потом…

— Да, потом?

— Потом дам тебе в жены одну из моих дочерей. Слушай, и я расскажу тебе о них.