Гарри Тёртлдав: Император Крисп

— Жизнь у него оказалась короткая, но веселая, — ухмыльнулся Катаколон.

— Если тебя услышит отец, жизнь твоя тоже окажется короткой, но отнюдь не веселой, — предупредил Фостий. — Любители вспоминать Анфима у него не в почете.

Катаколон немедленно уставился вперед; ему не хотелось пробуждать ярость Криспа. Фостий внезапно осознал еще одну причину, по которой Крисп столь презирал предшественника, чьи трон и жену он сделал своими: все эти годы он, несомненно, гадал, не подбросил ли ему Анфим своего кукушонка?

Из всех троих Фостий, пожалуй, больше всего пошел в Криспа характером, разве что оказался больше склонен к размышлениям, чем к действиям. Эврип отличался по-своему, а зависть из-за утраченного первородства делала его угрюмым. А Катаколон… Катаколон беззаботно поплевывал на всяческие последствия, что ставило его особняком от обоих братьев.

— Когда на твоих ногах окажутся красные сапоги, дашь ли ты мне возможность самостоятельно проявить себя?

— Я же все время об этом твержу, — ответил Фостий. — Может, клятва сделает тебя счастливее?

— Ничто в наших отношениях не сделает меня по-настоящему счастливым, — сказал Эврип. — Но кое-что я усвоил: иногда обстоятельства складываются так, что изменить ничего невозможно… а если и возможно, то в худшую сторону. Будь по-твоему, брат. Я стану служить тебе и постараюсь сделать так, чтобы все остальные служили мне не хуже, чем тебе.

Братья торжественно пожали друг другу руки. Оливрия восхищенно вскрикнула; даже Катаколон неожиданно стал серьезен. Ладонь Эврипа оказалась теплой.

Оливрия смотрела на братьев так, будто всем трениям между ними пришел конец.

Фостию хотелось думать так же, но он знал, что, несмотря на любые взаимные обещания, они с братом до конца жизни не станут спускать друг с друга глаз.

Если ты член императорской семьи, то это, к сожалению, неизбежно.

Если бы Эврип произнес сейчас нечто вроде: «Хорошо, что мы покончили с этим раз и навсегда», Фостий стал бы подозревать его даже больше, а не меньше.

Но младший брат лишь бросил на него быстрый взгляд, проверяя, насколько серьезно он воспринял жест примирения. На мгновение их взгляды встретились. Оба улыбнулись, но опять-таки на мгновение. Братья могли не доверять друг другу, но понимали друг друга прекрасно.

Вместе с императорской процессией они проехали через площадь Паламы и вернулись во дворец. После городского шума здесь их незримым покрывалом окунала тишина. Фостий ощутил, что вернулся домой. После событий последних нескольких месяцев этот факт приобрел для него особое значение.

Он всегда использовал свою спальню во дворце как убежище от Криспа.

Теперь, когда он делил ее с Оливрией, иногда казалось, что ему вновь не захочется из нее выходить. Они, разумеется, не занимались любовью постоянно, причина была совсем другой — Фостий открыл в Оливрии собеседницу, с которой ему хотелось разговаривать больше, чем с кем-либо другим.

Подойдя к кровати, Фостий повернулся к ней спиной и рухнул, словно срубленное дерево. Толстый матрац, набитый гусиным пухом, поглотил вес его тела, и Фостию показалось, что он провалился в теплый сухой сугроб. Поскольку он лежал поперек кровати, Оливрия присела в ногах.

— Все это… — она повела рукой, показывая, что имеет в виду не просто комнату или дворец, но и службу в Соборе и торжественное шествие по улицам столицы, — …до сих пор кажется мне нереальным.

— У тебя впереди вся жизнь, чтобы привыкнуть, — ответил Фостий. — Многое покажется тебе глупым и скучным; даже отец так считает. Но церемонии — это клей, скрепляющий Видесс, поэтому он их терпит, а потом ворчит у себя в кабинете, где его никто не подслушает.

— Но это же лицемерие, — нахмурилась Оливрия; подобно Фостию, она еще не избавилась до конца от фанасиотской «правильности».

— Я ему тоже это сказал. Он лишь пожал плечами и ответил, что станет хуже, если не даст людям то, чего они от него ждут. — До похищения он возмущенно закатил бы глаза, но сейчас, коротко поразмыслив, признал:

— Возможно, что-то в этом есть.

— Ну, не знаю. — Оливрия нахмурилась еще больше. — Как можно уважать себя, год за годом совершая поступки, которые презираешь?

— Я не говорил, что отец их презирает. Он поступает так ради блага империи. Я сказал, что церемонии ему не нравятся, а это далеко не одно и то же.

— Достаточно близко для любого, кто не теолог и не привык к уверткам. — Оливрия сменила тему, что могло означать, что она признала его правоту. — Я рада, что ты помирился с братом — или он с тобой. Называй как хочешь.