Василий Чесноков - Правила игры

– Да ладно, все будет по честному! Поймаем Спирса – дадут премию, а не дадут – все равно ты платишь.

Вик со смехом обозвал его жуликом и, попрощавшись с Мэрил, ушел. Тэд еще немного подождал, но из кухни она не вышла. Тогда он оставил на скатерти двадцатку и тихо закрыл за собой дверь.

Фрэнку не спалось. Не давали покоя нога, желудок и сумятица в голове. Кроме того, спать на переднем сидении ему раньше не приходилось, но зато он теперь отлично себе представлял, как это может выглядеть. Он боялся засигналить во сне, поэтому максимально откинул спинку кресла. Тут обнаружилась другая проблема: затекшие задница и ноги. Устав выбирать положения, Фрэнк вылез размяться и сразу же замерз. В фургоне было теплее. Он во тьме обошел окрестную аллею и остановился при виде полоски света из-за кустов. Раздвинув тростью ветки, он увидел сияние за неплотно прикрытыми дверями одного из частных домов на этой улице. Донеслись обрывки чьих-то слов и глухое бормотание, и Фрэнк продрался через живую изгородь, подойдя почти вплотную. Мужской голос читал молитву о спасении заблудших душ и милости Всевышнего с Богородицей. Фрэнк краем глаза заглянул внутрь и увидел человека на коленях напротив алтаря. Пылали десятки свечей, и ток тепла приятно ударил в лицо. Он очень захотел оказаться там, но не хотел мешать и продолжал слушать.

– Господи Всемогущий, даруй всем нам светлого дня и тихой ночи, добра нашим близким и ясных целей добродетели, – явственно донеслось до ушей Фрэнка, и его мозг будто бы завибрировал в такт словам. – Помоги душам во мраке незнания и забвения подняться к сводам небес Твоих. Аминь…

Ясных целей, отозвалось в голове Фрэнка, и руки сами собой сложились на груди. Поплыли язычки пламени, а коленопреклоненный повернул голову на сто восемьдесят градусов и сказал:

– Пиво и телевизор. Ты согрешил, покайся!

Лицо стало растягиваться во все стороны, заполняя пространство между алтарем и Фрэнком, нос потек к потолку, а уши размазались по стенам. Фрэнк захрипел, и по его телу пробежала дрожь, такая крупная, словно от тряски на русских горках. Он попытался краешком сознания удержать равновесие, но соскользнул в кошмар.

Резкий запах нашатыря вернул Фрэнка на землю. Он лежал посреди комнаты с потолком в бликах и, почувствовав тень на своем лице, зашептал:

– Я видел демона… Он призвал покаяться в грехах…

– Он звал тебя? Знал, как тебя зовут? – знакомый голос молившегося шел откуда-то сзади. Фрэнк попытался поднять глаза, но не позволил яркий свет. – Мы все греховны, но демоны выбирают только некоторых из нас. Что еще ты видел?

– Старика… – образ неопрятного косого с чистым логовом выплыл на передний план. – Такой плохой и страшный…

Язык еле ворочался во рту, и Фрэнку приходилось говорить с усилием. Рук и ног он не чувствовал, дыхание было сиплым, с присвистами.

– Что со мной? – спросил он с испугом, когда левый глаз закрылся, а правый так и остался смотреть на танец отблесков свечей.

– Ты парализован. Полностью. Удивительно, как ты сюда вообще дошел.

Фрэнк понял, что плачет, и запаниковал, силясь издать хоть подобие крика, но горло не слушалось и сипело.

– Успокойся, Господь примет твою душу. Как твое имя?

– Я не… хочу умирать. Не хочу…

– Мы не выбираем время и место. Он забирает нас в урочный час, и у нас нет права отсрочить его. Как твое имя?

– Умирать… не хочу…

– Желание вторично. Прими мир, каким он есть, и назови свое имя!

– Нет… – прошептал Фрэнк, и его единственный открытый глаз начала заволакивать черная пелена. Дыхание стало далеким и оглушающим, с многократным эхо, мышцы челюсти стали размякать, и Фрэнк увидел свою смерть за мгновение до того, как очнулся в темноте на холодной лужайке перед уже погасшими огнями церквушки. Судорожно сглотнув, он отполз к изгороди и сблевал под корни. Ему стало немного легче, в голове чуть прояснилось, но не настолько, чтобы он мог сказать «все в порядке». Его сны часто бывали страшными, но не такими яркими и реалистичными. Друзья молодости, бывало, рассказывали, что ощущает обкуренный чувак на самом торчке, и это было похоже на то: не можешь пошевелиться, глаза смотрят то в потолок, то куда-то внутрь черепа, а происходящее вокруг кажется назойливым спектаклем без антрактов. Кто-то проходит мимо и спотыкается о тебя, а тебе все равно, потому что нет тебя, а лежит кто-то или что-то другое, чуждое и бессмысленное. Хочется идти, но передвижение потеряло направление и скорость, нет «сейчас» и «пять минут назад». Только «это» и «здесь».