Людмила Астахова: Рассказы

Она сидела в низкой клетке затянутой мелкой металлической сеткой густо облепленной грязью и птичьим пухом. Из уголка разбитых в кровь и растрескавшихся губ стекала розоватая струйка слюны. Обкромсанные бараньими ножницами лохмы сбились в сплошные колтуны серого цвета. Её руки, покрытые болячками, жестоко вывернули за спину и связали не только в запястьях, но и в локтях. Столько страдания, боли, отчаянья и жажды смерти он не видел раньше ни в чьих глазах. Ни в глазах казнимых врагов, ни в глазах повергнутых соперников. Ланх'атт растерялся. Видит Богиня, впервые за последние четыреста лет растерялся. Потому что грязная пленница в клетке оказалась чистокровной лисси. Оборотень с Той-Стороны-Великой-Реки!

"Как? Как они сумели поймать лисси?!" — хотелось крикнуть ему и раздавить жирное горло торговца, сломав ему хрящи гортани. Но Черный Лорд, разумеется, не показал своих истинных чувств. Он сделал так, как привык. Гневным взором приморозил к месту толстенького невысокого торговца в рваном шелковом халате.

— Сразу, говорю, видно, что господин не видел оборотня, — пролепетал толстяк.

— Оборотня?

— Да! Девка — всамделяшняя лисси. В человечьем обличье с ней справиться легче. Вот и держу в ошейнике.

Широкий металлический ошейник до мяса растер выступающий позвонок. Ранка сочилась гноем.

"Кому ты врешь, старый выродок? Когда это какой-то вонючий ошейник мешал лисси обернуться".

— Господин хочет просто поглядеть, или купить?

— Купить, — отрезал Ланх'атт. — Сколько?

— Чего сколько?

— …денег ты хочешь за лисси, человек? — проскрежетал Черный Лорд.

Звуки языка чужаков жгли его горло, как чрезмерно крепкое вино, отдающее сивушными маслами, столь любимое и почитаемое смертными.

— Десять золотых корон!

Деньги без счета полетели в пыль под ноги торговца. Проклятое золото пришлого, наглого, лживого народа.

И пока торгаш ползал в пыли собирая деньги, его помощник открыл клетку и вытащил оттуда девчонку.

"Еще чуть-чуть и её руки отнимутся навсегда", — подумал Черный Лорд, доставая из ножен на бедре длинный охотничий нож. Столпившиеся вокруг зеваки ахнули и сделали шаг вперед, чтобы не пропустить зрелища, как Черный станет резать глотку оборотню. Темные эльфы и оборотни враждуют испокон времен. Их ненависть друг к другу горяча, как солнце и бездонна, как морские пучины. Но эльф всего лишь вспорол путы на руках девчонки.

…Она все еще не могла разглядеть ничего, кроме нечеткого темного пятна, да она и не пыталась… довольно было запаха, что усилился, приближаясь. Она чуть повернула голову на этот запах — и тут возник еще и голос.

Однажды в ухо совсем еще маленькой Яххи заполз бурый клещ. Она хорошо помнила это гудящее жжение, зуд и гнилую горячую боль, взламывающую голову… пока мама не проткнула нарыв острой стальной иглой. Голос т?хесс сейчас вонзался в уши, как та давняя игла. Наверное, это тоже было больно. Но это было неважно здесь и сейчас. Важно было…

Умное Мясо что-то визгливо тявкнуло, а Старое Мясо завозилось с замком клетки. Мир снова поплыл вокруг Яххи, проваливаясь в красный туман, но жесткие пальцы Старого Мяса уже впились в плечи… она почувствовала это, и то, что ее вытаскивают наружу, почувствовала тоже. Мир качался и тонул, и Яххи тоже тонула, но теперь т?хесс оказался совсем близко. И тут она наконец-то увидела его… нет, не его — нож в его руке. Невозможная, отчаянная надежда — конечно, ведь на то т?хессе и есть враги лисси, чтоб убивать! Ну, вот сейчас… давай же, вот горло…

Она не успела осознать свое разочарование, когда клинок прошел мимо, не коснувшись тела. Руки! Сотня ножей не причинит такой боли… Упасть не получилось — т?хесс уже держал ее.

— Терпи! — игла снова вонзилась в нарыв, и он, наконец, лопнул. Шум человеческого города вытекал из ушей Яххи, словно гной. Вот теперь было действительно больно. Но запах т?хесс уже заполнил ноздри, оттеснив прочие запахи, и почему-то это помогало терпеть.

Лисси закрыла глаза, почти равнодушно подумав, отчего же ей все еще не страшно? А потом и это стало неважно. Наверное, тень темного настолько густая и черная, что закрывает ее от Небесного Огня — иначе отчего его лучи больше не жалят?

Лисси совсем ничего не весила — кожа, обтянувшая тонкие легкие косточки.

— Отэсс! [Терпи!] — приказал Ланх'атт, перебрасывая тощее тело через плечо, как сделал бы с убитым на охоте снежным барсом.

И плевать на то, что снежно-белая рубашка из тончайшего шелка теперь безвозвратно испорчена.