Олеся Андреева - Темная сторона Солнца

Я подняла заплаканное лицо к небу, сжав в ладони нательный крестик, который когда-то мне подарила моя бабушка. Как же давно это было.

— Помоги мне, Господи, не оставляй меня. — Это все мистические события? Или расстройство моей психики? Шизофрения или действительность? Я не знала. Слезы ручьями бежали по щекам, я, не стесняясь, всхлипывала. — Покажи мне, куда идти! Что делать, скажи! Как я могу справиться с этим? Что происходит со мной? Что это все значит?

На горизонте поднималось солнце. Его красный диск был абсолютно равнодушен к моему отчаянию. Оно как вставало миллионы лет назад, когда кто-то плакал на этом же месте, так и будет вставать еще миллионы лет. И уже не будет здесь этой улицы и парка рядом. Не будет этой лавочки, что позволила моим истерзанным ногам передохнуть. А кто-то будет время от времени плакать на этом месте.

— Никогда ты не казалось мне таким холодным, солнышко.

Но солнце не обратило на меня внимания. Я судорожно вздохнула и встала с лавки, что бы дальше искать убежища. Повернувшись к дороге, я зажмурилась. Солнечные лучи, отражаясь от золотых куполов православной церкви, били мне прямо в глаза. Я заворожено уставилась на крест на фоне утреннего голубого неба. Никогда не думала, что буду так счастлива, направляясь в церковь. Я никогда особо не верила в искренность церковнослужителей. Церковь — это отдельный мир политики. Но именно в тот момент, я воздала благодарственную молитву Всевышнему за помощь.

Подходя ближе, я все же поймала сомнения, носящиеся в голове, как стая голодных комаров, жужжащих: "Да брось! Это же церковь. И там всего на всего люди работают, а не святые! И у них тоже есть ворох своих проблем". Но я упрямо шла, не слушая свои опасения и морщась от боли в ступнях. Бинты намокли от заново начавших кровоточить ран, вывихнутая нога ныла, я сжимала челюсти, чтобы не заорать от боли. И от страха. И от отчаяния. Но пока надежда есть, ведь так? Вот если мне откажут, в таком случае я смогу переживать, а пока нечего и думать. Перекрестившись у калитки, я вошла в выметенный начисто двор. Подойдя к дверям церкви, я еще раз перекрестилась, поклонилась и открыла дверь.

Внутри никого не было. Только иконы и громоздкая люстра сияли от проникающего сквозь небольшие окошки света. Мои тихие страдальческие шаги шероховатым эхом отдавались под потолком. Как же давно я не была в церкви? Наверное, со времени крещения в детстве. До утренней службы было еще долго. Но кто-то же здесь должен был быть. Кто-то, к кому я могла обратиться за помощью. А что может сделать церковный служитель, когда за мной гонится влиятельный наркобарон? Так я окрестила Ревье для себя. Ему все двери будут открыты, если за одной из них буду я. Возможно, уже к вечеру по городу будут расклеены мои фото, мол, пропала без вести, ищут родные. Или того хуже, вооружена и очень опасна. И один из прихожан или даже батюшка наберет указанный в объявлении номер мобильного телефона или полиции и отдаст меня ему. И это еще при том условии, что я не вспоминаю о странных видениях и событиях. Словно сам дьявол вылез из преисподней, гонясь за мной.

Я подошла к иконе Пресвятой Марии и, встав на колени, неумело начала молиться полушепотом, вытирая текущие слезы рукавом кофты.

— Ты прости меня, о, Пресвятая Мать, за то, что прибежала к тебе только, когда сильно припекло. Так нечестно, я знаю. — Богоматерь смотрела на меня с иконы с милосердной улыбкой. — Господи, что я говорю? Я даже молиться не умею. Даже "Отче Наш" не могу прочитать наизусть. С чего вам мне помогать? Но мне больше не к кому здесь обратиться.

Я не услышала, как за моей спиной остановился батюшка.

— Нам всегда есть, куда пойти, дочь моя. — Он улыбнулся. — И Господь наш всегда прощает нам то, что мы обращаемся к Нему, только, когда, как вы сказали, припечет.

Я думала, он сейчас предложит мне выйти и подождать, когда начнется служба, чтобы я лишний раз не беспокоила Бога в наше и без того нелегкое время. Но он опустился на колени перед иконой рядом со мной. Спросив мое имя, он начал читать молитву. Я поняла только несколько слов, включая и мое имя. Закончив, он перекрестился. Я повернула к нему голову. Батюшка мне улыбнулся. Его молодые голубые, как небо глаза, выражали сострадание, будто он знал, от чего я бегу. Сердце мое заныло оттого, что меня кто-то жалеет, и что появилась призрачная надежда в лице батюшки русской православной церкви в Праге. Поняв, как далеко я от дома, и что я здесь чужая, я схватилась за горло, которое сжалось в плаче. Батюшка похлопал меня по плечу, сказав: "Расскажи мне все, дочь моя. И мы с Господом нашим подумаем, как тебе помочь".