Николай Ярославцев: Преднозначение

Взрыв прогремел неожиданно.

А, хотя, положа руку на сердце и на все другие, доступные и, что характерно, не всегда приличные места, любой даже самый ожидаемый взрыв, всегда гремит неожиданно. Да и был ли он, этот взрыв?

Армейский открытый «УАЗик» подбросило вверх, снизу, из – под капота рвануло пламя. И ему показалось, что время потянулось мучительно медленно и неохотно. Он слышал, как противно, с зубовным скрежетом, рвется обшивка. Как лениво, подобно отсыревшим дровам в костре, разгорается пламя в соединениях бензо - и маслопроводов. Как раздувается и трещит по швам бензобак, выплевывая огонь. Картинка прямо для стоп-кадра. Типа того, «Остановись мгновенье, ты прекрасно».

Прежде, когда - то, очень давно, читал в одной, очень умной и жутко героической книжке, что в такие минуты перед глазами проскакивает вся жизнь. Не проскочила. Даже не подумала. Ни единой картинки в мозгу. Ни единой мысли. Ни задней, ни передней. Ни какой другой. Не говоря уж про гениальные.

Взгляд застыл на том, что минутой назад было драным, битым и перебитым войсковым имуществом, которое верой и правдой честно служило транспортным средством его разведгруппе. А его, это самое транспортное средство жадно и, практически, самым бессовестным образом, пожирало пламя, пошло игнорируя его, Олега Ольховского, капитана и славного командира означенной армейской разведгруппы.

А ведь при желании было бы что вспомнить. Так сказать, в благовременье. И в теплой кампании «за выпить стопку водки».

Но, спрашивается, кому сейчас нужны его воспоминания?

А если кратенько, чисто символически или конспективно, учился, учился, а потом воевал, воевал. И никакого понятия о романтике воинской службы…

Вот она, эта самая романтика! Горит синим пламенем вверх тормашками, то есть колесами, бесстыдно показывая его глазам лысую резину. Вместе с его, выражаясь высоким штилем, боевыми товарищами. И что уж совсем не понятно, и он сам там же… Глаза бы не глядели. Сплошное нарушение установленной формы одежды и, что характерно, ни какого уважения к воинскому Уставу. Все в ремки и клочья!

Нет, не пролетела, вопреки мудрому писательскому слову, жизнь перед глазами. Не пробежала. Не ожила, заставив трепетать душу или то что у него осталось.

Может, потому, что не почувствовал ни страха, ни боли. Словно и не сидел он в этом драном «УАЗике». Хотя, отоварили по полной программе. Круто замутили. Вот, когда первый раз, еще в ту, первую Чеченскую на пулю налетел почувствовал. От боли света белого невзвидел. «Антидот» воткнуть не мог. Хорошо, что рядом солдатик сердобольный оказался… А сейчас, хоть на дискотеку! Или сразу от шока вырубился и крышу снесло до банальных заморочек?

Но народец бойкий их поджидал. Им бы сейчас когти рвать, а они из почерневших окон, как из бойниц, из подствольников шарашат. И «Калашей». Этого добра сейчас навалом. Вот, оно, стоит скалится равнодушными, слепыми глазницами на перекресток! На горящую машину, на безжизненные, изуродованные до безобразия тела его товарищей. И на его собственное тело. Но, почему - то далеко внизу.

Не долго мучилась старушка! Даже из города выбраться не успели, как на самодел налетели.

Не повезло ребятам. Хотя, для всех уже не первая командировка. Кто-то, как Андрюха, сам ждал ее, как Христова праздника. Словно неведомая сила его тянула сюда. А, может, и не такая уж неведомая. Как и он, на первой успел отметиться, соплей на кулак помотать. Но точно, не из-за бабок. А сам Андрюха простыми, доступными армейским мозгам, словами объяснить не мог. Взрыв выбросил его из машины. Смерть лицо не изуродовала. Чистое, спокойное. В широко распахнутых глазах багровеют блики от горящей машины.

А в шаге от Андрюхи он сам. Но на это безобразие лучше не смотреть. В крови с ног до головы, как говядина на скотобойне.

Но если он там, тогда кто здесь?

И где это здесь?

Не фига себе заморочки!

Остается только честно и откровенно признаться, что крыша таки поехала основательно.

Но как, господа хорошие, прикажете не смотреть, когда взгляд с дикой силой сам тянется к этой бесформенной груде костей и плоти? И что особенно обидно, со всех экранов, нещадно бия себя в грудь или груди, убеждают всех и вся, что здешнее население всей душой жаждет мира и правопорядка. И сгорает от страстной любви, к тем, кто несет на их многострадальную землю этот порядок. К тому же и сама война, если таковая была когда-то, закончилась, практически так и не начавшись.