Линн Абби - Медный гамбит

Взгляд Звайна уперся в него, горящий и обвиняющий. — Как у Экриссара. Ничуть не лучше. Даже хуже, может быть.

А Павек никак не мог забыть многие ночи, когда этот взгляд глядел на него, и сжатые кулаки.

Но вот глаза наполнились слезами, жалостливые нотки вернулись в грубый голос мальчишки. — Ну как я могу заставить их понять, что я прошу прощения, что я раскаиваюсь, Павек? Скажи Каши, что я раскаиваюсь, что я не хотел этого, ничего из этого. — Маленькие пальцы вцепились в его руку, потом нервно вернулись на место. — Пожалуйста, разве ты не можешь сделать, чтобы она поверила мне? Здесь есть мертвые, Павек. Я могу видеть их, по ночам, когда я подхожу к деревьям.

Руки Звайна дрожали, похоже, решил он, мальчишка действительно боится, его так и трясет от страха. Звайн сделал себе логово в центре самой большой зеленой поляны рощи, небольшая нора, по меньшей мере в семи шагах от ближайшего дерева. Он здорово похудел; утверждение друидов, что никто не может умереть в любой из их рощ, не имело отношения к пленникам, которые были слишком испуганы, чтобы сорвать горсть ягод с соседнего куста. А потом пальцы опять скользнули к Павеку и обняли его, как Звайн часто делал, когда они жили вместе в норе под Золотой Улицей, и Павек обнаружил, что не в силах сопротивляться и он должен помочь мальцу, который сам не помнит себя от страха.

— Это не моя вина, Павек, пойми. Я искал тебя, когда он нашел меня. Он запер меня, почти как здесь, а потом он дал мне всякие штуки — я старался быть осторожным, Павек, я думал, что он торговец рабами, но оказалось, что он намного хуже, а потом было уже поздно. — Руки Звайна вцепились в него еще крепче. — Ты должен поверить мне. Ты должен забрать меня отсюда.

Павек стал на колени, что обнять Звайна, и когда руки мальчика обвились вокруг его шеи а голова уткнулась ему в грудь, с удивлением обнаружил, что ему намного легче обнимать и поддерживать кого-то, кому он не доверяет, чем попытаться сделать тоже самое с тем, кому он доверяет, например с той же Акашией. Даже сейчас, когда слезы текли по его рубашке и напомочили его тело, он по-прежнему не был уверен, что это тот самый мальчик, которого он знал, что его сердце и голова не изменились, а что если Телами права? Это была настоящая трагедия, когда невинный мальчик оказался испорченным, но это не означало, что его испорченность невозможно вылечить.

Он, сам, жил в испорченной среде много лет, но не поддался ей — по меньшей мере так сказали Оелус и Телами. Конечно, его не искушали так, как Экриссар искушал Звайна, и его не бросали так, как он бросил мальчика. И у Звайна была слабое место, та самая слабина, которая нужна чудовищу вроде Экриссара.

Он освободился из объятий Звайна.

— Ну пожалуйста, Павек. Павек? — Хныканье вернулось; Звайн вновь обвил рукой ребра Павека. — Не оставляй меня здесь. Забери меня с собой. Заставь их простить меня — как ты заставил их простить Руари, после того как он взломал тайник с зарнекой.

Откуда Звайн знает это?

Он оттолкнул малчика и намурился. Звайн на этот раз не сделал попытки опять прильнуть к нему, просто вздохнул, проиграв битву. Вместо этого парень бросился в свою нору и оттуда хмуро гладел на него.

Приходил ли Руари в рощу? Это было возможно. Руари держался в стороне и от фермеров и от друидов, которые тренировались дважды в день, пытаясь сделать себя бойцами, а свои орудия труда — оружием. Руари хотел личных указаний от него и от Йохана, и гарантии, что он не будет стоять в одной линии с вооруженными мотыгами фермерами, но будет сражаться как герой; а этого ни он ни Йохан не могли ему дать. И немного представляя ход мыслей Руари, казалось более, чем возможным, что он решил сердиться на них в роще Телами, а не в своей.

Руари и Звайн вместе, думают одними мыслями, бррр. Спина Павека задрожала.

Эти юнцы сговорились между собой, возможно устроили что-то вроде заговора. Говоря самому себе, что он обязан предупредить Йохана, если не Телами, он повернулся спиной к хмурому, недовольному лицу.

— Ты рискнул своей жизнью, чтобы спасти отродье фермера. — Голос за его спиной за прошедшие шесть дней изменился, стал более взрослым, насколько он мог слышать отвернувшись. — Ты убедил эту старуху спасти жизнь полуэльфу, который пытался убить тебя; но ты не хочешь сказать ни слова ради меня, меня — который спас тебе жизнь, темплар, после того, как ты забрал мою мать… И ты опять бросаешь меня.

Он почти повернулся, защищаясь от действий, которых не мог объяснить самому себе, но: