Филис Каст - Избранная луной

– Я пока не готова, мама.

– Тем более надо идти со мной. Встанем рядом перед Кланом, и ты попробуешь призвать луну. Пусть женщины Клана успокоятся. Пусть увидят, что я начала тебя учить, хотя пока и не объявила во всеуслышание своей преемницей.

Мари вздернула уголки губ:

– Начала учить? Леда, ты меня учишь с рождения!

– Ученица из тебя способная. И перестань называть меня Ледой.

– Тугодумка я, а не способная ученица, матушка!

– Ты не тугодумка, Мари. Ты многогранна: твой ум, задатки, достоинства – все многогранно. Со временем из тебя выйдет прекрасная Жрица.

В серых внимательных глазах Леды светилась мудрость.

– Но только если ты захочешь ею стать.

– Не хочу тебя разочаровывать, мама.

– Я никогда в тебе не разочаруюсь, какой бы путь ты ни избрала.

Леда вновь поморщилась от боли: по ее телу опять пробежала дрожь, а серебристый отлив кожи перешел с изящных кистей рук выше, на предплечья.

– Хорошо, пойдем, – решилась девушка.

Мать просияла:

– Ах, Мари, порадовала ты меня!

На время позабыв о боли, Леда поспешила в свою комнату. Было слышно, как она стучит горшками, роется в корзинах, как звякают хрупкие стеклянные пузырьки с целебными травами, настоями и мазями.

– Нашла! – Мать вернулась со знакомой деревянной чашей. – Давай-ка пройдемся по твоему лицу. Волосы тоже пора покрасить, но не сегодня.

Мари, сдержав вздох, подставила лицо, и мать нанесла на него грязноватую смесь, помогавшую хранить их тайну.

Леда работала молча: густо смазала дочери лоб, замаскировала выступающие скулы, нос, нанесла липкую серую глину на шею и руки. Завершив работу, она внимательно осмотрела Мари и легонько коснулась ее щеки:

– Ступай к окошку, проверь.

Девушка хмуро кивнула. В сопровождении матери она прошла в глубь помещения, поднялась по каменным ступеням в аккуратную нишу, вырубленную в скале, и отодвинула продолговатый прямоугольный валун. Теплый ветерок ворвался в комнату, лаская лицо Мари, словно материнская рука. Она глянула в образовавшийся проем – краски дня уже поблекли, небо на востоке потускнело. Мари подставила руку под льющиеся белесые лучи, затем поймала взгляд матери.

Глаза у Леды, как и у Мари, были серые, глубокие, отливали серебром. «До чего же это красиво!» – подумала девушка.

При свете полной луны из глаз дочери, точь-в-точь как у матери, струились серебряные лучи.

Кожа у обеих поблескивала. Девушка нежилась в лунном свете, пока ее тело наполнялось силой и покоем.

Томясь тоской по луне и таившейся в ночном светиле силе, Мари высунула в оконце руку с сомкнутыми пальцами. Она хотела зачерпнуть пригоршню лунных лучей, но вместо тонкого серебристого света на пальцах проступил желтый огонек закатного солнца. Рука дрогнула. Девушка отдернула ее, раскрыла ладонь и залюбовалась филигранным узором. Достаточно совсем немного солнца, чтобы он, изящный, яркий, появился на коже. Мари прижала руку к груди, и золотистый узор исчез, как исчезают сны после пробуждения.

У мамы ничего подобного не бывает. Мари во многом на нее не похожа.

Оконце закрыли.

– Ничего, девочка моя, возьмем-ка твой летний плащ. Он совсем легонький, не запаришься, зато…

– Зато рукава прикроют руки, ведь солнце еще не зашло, – закончила Мари.

Она осторожно спустилась с лестницы и подошла к корзине, где хранились плащи.

– Жаль, что тебе нужно таиться. Ах, если бы все было иначе! – Мамин голос звучал тихо и печально.

– Я бы тоже так хотела, мама, – отозвалась девушка.

– Мне очень жаль, Мари. Ты ведь знаешь, я…

– Ничего, мама. Честное слово, я уже привыкла. – Девушка, старательно придав лицу беззаботное выражение, повернулась к матери. – Может быть, когда-нибудь перерасту…

– Нет, девочка моя, не перерастешь. Отцовская кровь в тебе течет пополам с моей, и я ни о чем не жалею. Ни о чем, несмотря на все трудности.

А я жалею, мама. Жалею . Но вслух Мари ничего не сказала, а лишь основательно закуталась в плащ и вслед за Ледой покинула уютную норку.

Держась вместе, Мари и Леда вскарабкались на каменистый уступ, откуда виднелась Поляна собраний – на первый взгляд ничем не примечательный просвет среди болотистого южного леса. Меж ив и боярышника, остролиста и папоротника вился ручей. Он и плакучие ветви деревьев особенно притягивали взгляд. И не сразу, а со второго, а то и с третьего раза можно было сверху, с уступа, разглядеть, что скрывалось в гуще зелени. Там, на опрятных грядках под присмотром женщин Клана, росли ранняя капуста, кружевной салатный цикорий, пышный латук, посаженный к весне чеснок.