Анна Аршинова - Девочка по имени Аме

Чуткий слух мальчика уловил отдаленный раскат грома. И Амэ сразу же повернулся к окну и радостно засмеялся. Небо на востоке полыхало ярко-зеленым. Но вскоре сияние начало угасать, и на небе осталась только легкая изумрудная дымка.

— Барьеры активировали! — радостно сообщил Амэ.

Мама ничего не ответила, только нахмурила свои угольно-черные, идеальной формы брови и продолжила перебирать шелковые кимоно.

— Волосы причеши, — наказала она.

Амэ не понимал, зачем их так часто расчесывать, они ведь не путаются, но все свои возражения оставил при себе. Он бросил прощальный взгляд в небо, украдкой вздохнул и поплелся к небольшому столику, на котором лежала деревянная расческа.

У Амэ очень быстро росли волосы. И в свои восемь лет густая темно-каштановая грива доходила ему до середины спины, и это с учетом того, что Амако довольно часто подравнивала концы. Стричься Амэ не любил. Ему вообще не нравилось, когда кто-то прикасался к его волосам. Если мама бралась его причесывать или стричь, то безжалостно драла запутавшиеся пряди, и на больших светло-карих глазах Амэ выступали слезы.

Деревянная расческа легко скользила в мягком шелке волос. Сам же Амэ сидел на полу, подобрав ноги, и старательно причесывался. Ему очень хотелось схалтурить, сделать вид, что он уже закончил, но он знал, что такой номер не пройдет — мама обязательно проверит и надает оплеух.

— Ты закончила? — послышался невыразительный голос мамы.

Амэ вздрогнул от неожиданности, а потом повернулся и торопливо закивал.

— Иди сюда.

Амэ послушно поднялся и приблизился к матери. Та взяла в руки расческу, критически осмотрела его волосы и потянулась за кимоно. Амэ понял, что она удовлетворена тем, как он расчесал волосы. Мальчик покорно стоял, пока мама одевала его в бледно желтое шелковое кимоно, зелеными нитками на котором были вышиты кленовые листья. Пояс-оби был оранжевым с изображением цветов. Амэ не любил кимоно. Гораздо больше ему нравилась хлопковая юката — она была легкой и свободной. Когда он надевал кимоно, то не мог свободно двигаться, приходилось семенить маленькими шажками и постоянно опасаться, что запутаешься и упадешь. А еще нельзя было пачкаться. Мама очень ругалась, когда на дорогой шелковой ткани появлялись пятна от сладостей. А на фестивале продавали столько всяких вкусностей: и фигурки животных из карамели на палочке, и данго, и фондю, что обойтись без пятен оказывалось почти невозможно.

Когда мама завязала оби, то взяла в руки расческу и несколько раз провела по волосам Амэ, потом критически его осмотрела и кивнула. Мальчик повернулся к зеркалу. Девочка, которая отражалась в зеркале, была не знакомой, странно чужой и какой-то отталкивающей.

— Подожди меня в гостиной, — сказала мама.

— Хорошо, — откликнулся Амэ и направился к выходу.

Кимоно было узким. Оно стесняло движения. Ходить в нем неудобно, а ведь Амэ еще не надел шлепанцы-гета… Тогда каждый шаг будет даваться с огромнейшим трудом.

Канске и Макетаро, увидев свою сестру, бросились к ней и наперебой стали расспрашивать, скоро ли оденется мама. Но Амэ ничего конкретного ответить не мог: Амако была в скверном расположении духа, потому неизвестно, сколько времени ей понадобится на то, чтобы собраться. Тихо зашелестели отодвигаемые перегородки-фусума из тонкой рисовой бумаги, послышались негромкие голоса: строгий глубокий мамин и другой — высокий, который принадлежал служанке по имени Йако.

— Они всегда так долго одеваются… — вздохнул Макетаро.

— И не говори, — подтвердил Канске, закатив глаза, и бросил на Амэ хмурый взгляд.

А Амэ неожиданно захотелось закричать, что он не виноват, что это так долго, а потом вздохнул и поморщился, когда за его спиной пронеслась тень с громкими воплями: 'Горячие пирожки!'. Фестиваль давно начался, и это была не первая тень, которая кричала подобное.

Амэ посмотрел на братьев, которые не могли усидеть на месте и минуты, и затеяли шумную драку, отыскал глазами свои шлепанцы, обулся и вышел на веранду. Звезды в это время года были крупными и близкими. Кажется, что если протянешь руку, то без труда сможешь достать одну из них. И она будет, точно драгоценность, сиять в ладонях.

Амэ очень любил и облака, и звезды, и тяжелые дождевые тучи. Он любил небо в любом его проявлении, но каждый раз, когда он задирал голову его сердце сжимала необъяснимая тоска. Ему хотелось летать наравне с птицами, но его неотступно преследовало ощущение, что его крылья подрезали. Тогда мальчик забирался на самое высокое дерево или на крышу и мог оставаться там часами, пока рассерженная мама его не находила, или живот не начинал невыносимо урчать от голода. Мама много раз говорила, что лазанье по деревьям и крышам — это занятие не для девочек и запрещала ему это делать, но Амэ не слушался. Без неба он не мог жить. И без ветра. И без солнца.