Наталья Игнатова - Врагов выбирай сам

– Уходите.

– А твой брат?

– Всего лишь один из многих.

– Что ж, – в карих глазах отца Адама сквозь жалость проглянуло любопытство, – ты выбрал.

Он обошел Артура, направляясь к дверям. Лязгнул сталью по стали засов. И стало тихо.

Через несколько минут скрипнуло смотровое окошко:

– Так и стоишь? – удивленно заметил Его Высокопреосвященство, – достаточно, сын мой, достаточно. Я отпускаю тебя. И, кстати, направлюсь сейчас к твоему брату Не будешь возражать, если я передам ему твои слова о том, что он «лишь один из многих»?

Умыться было нечем Артур брезгливо вытер губы тыльной стороной ладони, посмотрел на смазанные полоски крови

«Стоит только приказать».

Пусть прикажет. Пусть только выпустит отсюда. Страх помогает бороться с чарами, а если испугаться очень сильно или сильно разозлиться, кто знает, может быть, получится и вовсе избавиться от наваждения.

Это не колдовство, то, что делают пастыри и митрополит – это чародейство. А что такое чародейство, не знает никто. Просто есть слово, обозначающее все непонятное, не доступное изучению. Чары – это что-то вроде христианских чудес, только не от Бога, а от того, с рогами, и порой очень трудно найти разницу, потому что Господь далеко не всегда утруждает себя прямыми ответами. Отсюда и заблуждения Его Высокопреосвященства: он всерьез полагает себя посланником Божьим, облеченным великой миссией, и действительно верит в то, что цель оправдывает средства.

А раз верит, значит, не убьет. Вот так-то, рыцарь. Убежденный в собственной правоте, владыка также убежденно верит в то, что ты колдун, продавший душу еретик, смутитель невинных душ... Ага, и эльфийский шпион. Вот в это, последнее, вряд ли. А во все прочее – запросто. И он из кожи вон вылезет, дабы всем другим доказать вину Миротворца, а заодно и ордена Храма.

Доказать! Как тебе это нравится, сэр Артур Северный? Ты хотел напугать убийцу тем, что знаешь о его преступлениях, а на деле раззадорил фанатика, предложив ему посрамить в твоем лице самого Падшего. И если правильно вести себя с разумными людьми ты умеешь, то что делать с безумцами, знают лишь специально обученные священники да некоторые маги.

Не убьет владыка. Будет выбивать признания, не потому даже, что нужны ему эти глупости, а потому, что верит он: только раскаяние спасет заблудшую душу. Ну и, естественно, хочет свалить орден Храма. А другая такая возможность вряд ли представится.

Артур понял наконец-то, что это холодно – стоять босиком на каменном полу, и сел на койку, обхватив колени руками. Когда за стеной закричали, он на долю секунды лишь подосадовал на то, что крик отвлекает от размышлений...

И узнал голос.

Узнал. Он никогда не слышал его таким, этот знакомый до мельчайших оттенков родной голос. Он никогда не слышал в нем такого ужаса и такой боли.

За стеной.

Совсем рядом.

Артур едва не взвыл сам. Сорвался с места. Пронесся по камере. Остановился ошалелый, яростно и беспомощно озираясь.

Альберт...

Каменные стены заглушали звук. Но он слышал. Слышал...

Как больно, Господи! За что?! Его за что?!

Приоткрылось забранное решеткой смотровое окошко. И туда, в бесцветные глаза стражника, полетел тяжелый табурет. С грохотом ударился о стальную оковку. Разлетелся на куски.

Окошко захлопнулось.

Артур зарычал, ударил в дверь плечом. Еще раз. Еще. Дерево и сталь, и тяжелые засовы снаружи... Дверь вздрогнула. Удар кулака выгнул решетку в окошке. Стальные прутья со скрипом выползли из толстого дерева. Вдребезги разлетелась хрупкая заслонка.

Там, в коридоре, забегали. Зашумели. Приказывали усилить посты.

Артур отвернулся от двери. Упал на колени, закрыв глаза. Куда спрятаться, куда убежать от мучительной боли? Не своей. Господи, не надо! Пожалуйста, ну пожалуйста, Господи...

Милрад Брюхотряс гордился собой и уже совсем иначе смотрел на живущих в его трактире хайдуков, на отважных караванщиков, на разных других геройствующих бродяг – как на равных смотрел. Вот они – смелые, отчаянные, не ведающие страха. А вот он, Милрад, тоже смелый и тоже не понаслышке знающий, как весело и звонко может биться сердце, когда идешь на смертельный риск. Рыцарей же. рыцарей Храма, разумеется, что заходили в «Звездень» – чаще, чем раньше, надо заметить, – Брюхотряс принимал с радушным достоинством, совсем не похожим на прежнее, чуть лебезящее желание угодить дорогим гостям.

А на стене трактира красовался видный издалека, ярко-алый на белом, тамплиерский крест.