Наталья Игнатова - Врагов выбирай сам

Деревня под названием Стополье. Большая. Церковь на горушке. А перед околицей двое храмовников скучают в форме полевой, и при них сержантов четверо. Артур увидел, засиял ярче солнышка, даром что морда пыльная. Ну и рыцари, ясное дело... ворон с вороном, как известно, братья навек.

Спешились.

Навытяжку:

– День добрый, братья.

– День добрый и вам, брат. Можно ли узнать ваше имя?

– Артур Северный.

– Сам Миротворец? Большая честь для нас. Я зовусь Тудор, а это брат Дину...

Завидки берут. В какую даль от Сегеда забрались, а уж от столицы и того дальше, а поди ж ты, и здесь Артур своих отыскал. И ведь видят друг друга в первый раз, а рады, как будто братьев...

Братьев. Вот именно.

И наконец-то, в первый раз за долгие дни, было спокойно. Хорошо было. Церковь в Стополье епископская, зато кладбище и часовня при нем принадлежали ордену Храма. И молодой капеллан, отец Лазарь, хоть и поглядывал на Артура со смесью недоверия и благоговения, обязанности свои выполнял как должно. Выслушал короткую исповедь, отпустил грехи, укоризненно хмурясь, посоветовал не держать зла на Зако и по возможности скорее помириться с Золотым Витязем. А если на это недостает душевных сил, так хотя бы испросить у него прощения за вольные или невольные обиды и за гордыню.

Что Артур и исполнил в точности, чем немало бедного Зако удивил. Кажется, даже напугал слегка.

Зато с души свалился изрядный камень.

Стопольский командор рыцарей 6 Note6 Или лейтенант – рыцарь, стоящий во главе отряда из десяти братьев. , брат Евстафий, распорядился, чтобы никто братьев и спутника их не тревожил, и добавил для пущей ясности: «А ежели сами они предпринять что-то замыслят, в предприятии этом всячески препятствовать». И за это распоряжение Артур лейтенанта сердечно поблагодарил. Видит бог, парой дней раньше он нашел бы в себе силы рассердиться на излишнюю заботливость, но сейчас уже никаких сил не осталось. Вышли все. Ни одной спокойной ночи за две недели – не железные же они с Альбертом, что бы там Зако себе ни думал.

А он ведь, наверное, злился, когда говорил, легко, мол, все вам далось. Обидеть, может, и не хотел, но уж совершенно точно не рассчитывал, что слова его лестными покажутся. Значит, вот как оно выглядит: один молится, второй огнем жихает, и все само выходит.

Спасибо Золотому Витязю, порадовал.

Потому что драться с нечистью «как хайдуки или обычные храмовники, с кровью да через смертный страх» – это никуда не годно. Если уж выпала судьба такая – тварей убивать, надо легко это делать. Легко и красиво. И чтоб не знал никто, как эта легкость душу жжет и тело ломает.

В последний раз Артур подходил к Чаше еще в Сегеде. А сколько всего случилось потом… Молись не молись – копится усталость. Еще несколько дней без святого причастия, и остался бы от сэра рыцаря источенный ржой огрызочек. Стальной, конечно, да толку с той стали?

Альберт говорил: «выгораем, братец». А Артуру казалось, что не горят они, а ржавеют. Вот и спасались каждый по-своему.

Счищай ржавчину молитвой и постом, полируй сталь до блеска зеркального, огонь гаси, чтоб тлел едва-едва, – все едино. Стачивается металл, тлеет фитилек.

И дома сидеть не получается. Все равно горишь, все равно душа ржавчиной покрывается, так еще и чувствуешь, что зря. Пламя чистое дымом становится, будто травы сухой в огонь подбросили. Уж лучше – разом, огненной бурей, молниями белыми, и чтоб ни один обиженный...

Ржавеем?

Выгораем?

Да от горения нашего пожары полыхнут! Небо с землей сплавится! Сто лет назад встряхнули мир, с головы на ноги поставили и повторим, если понадобится. А не понадобится – все равно повторим. Чтоб не зря сгореть. Не впустую прахом рассыпаться.

Эх, Артур Северный, постыдился бы перед причастием-то! Смирение и милосердие, помнишь – милосердие и смирение. Вот твой путь, ясный путь, чистый, что ж ты с него все время сбиваешься?

А ночью, конечно, кто-то пожаловал, и бой, судя по шуму, завязался нешуточный. Однако когда Артур, без раздумий позабыв о запрете брата Евстафия, подхватил топор и вымелся на темную улицу, его встретил изрядно струхнувший оруженосец и очень просил вернуться в дом. Чего уж он больше боялся – гнева ли командора рыцарей или остаться в темноте один-одинешенек, кто знает? Артур просьбе внял. Вернулся. И лишь падая обратно на койку, сообразил: вмешайся он сейчас в бой – и плакало завтрашнее причастие. Кто ж его, с кровью на руках, к Чаше подпустит9